Небо уже начало рассветно сереть, да и моросящий дождь прекратился, когда мы, обогнув несколько патрулей, шляющихся по лесным просекам, подошли к окраине Ангербурга. Причём на подходах я вдруг буквально в нескольких метрах от себя увидел бетонную стену дота. Летом бы я его вообще хрен заметил, настолько он удачно вписывался в пейзаж, а сейчас, увидев часть бетонного фрагмента, резко присел и вскинул сжатую в кулак руку. Ребята замерли, а потом, повинуясь жесту, быстро порскнули в разные стороны. Только всё вокруг было тихо. Из дота никто не выходил, да и человеческим присутствием не пахло. Причём в прямом смысле — не пахло. Я, например, фрицев всегда могу учуять по запаху кофе и порошка от вшей. Сейчас пахло только отмокающей прелой листвой и сыростью…
Постепенно сердце перестало подпрыгивать и я попробовал встать. Только сразу у меня не получилось — рюкзак перетянул, и я шлёпнулся на задницу. Вот ведь зараза — такой тяжеленный груз давненько не таскал, вот мышцы и забились… А ведь в мешках только необходимое. Причём еды и патронов — мизер, основной вес составляли разные шмотки и взрывчатка. Я, ворочаясь, встал сначала на четвереньки, а потом поднялся во весь рост, щелчком языка подзывая свою компанию собраться вместе.
Глянув на приближающихся ребят, только ухмыльнулся — ну вылитые фрицы, только сильно заморённые.
В немецких касках, с немецким оружием, в камуфлированных эсэсовских куртках, они сильно напоминали группу немецких диверсантов, шляющихся по своему же тылу. Кстати, и документы у нас были соответствующие. По ним мы были спецкомандой штурмбанфюрера Рауха, выполняющими специальное же задание. Обычная пехтура со спецслужбами старалась не связываться, поэтому при встрече с неожиданным патрулём в лесу предполагалось не стрелять, а, запугав его «корочками», следовать дальше. Но встречи не произошло, поэтому сейчас переходим ко второй части марлезонского балета.
Обследовав дот и выяснив, что он, как и предполагалось — пустой, решили остановиться в нём. Судя по всему, этот дот входил в недостроенную систему укреплений, должную прикрывать город с юга. Но что-то у немцев не заладилось и они строительство не закончили. И это хорошо — судя по отсутствию каких-либо следов, тут сто лет никого не было, а сидеть под крышей — это гораздо лучше, чем в мокром, голом лесу. Конечно, в случае обнаружения дот превращался в ловушку, но будем надеяться, что за эти два дня ничего не случится, да и наблюдатель в случае опасности вовремя подаст сигнал. Выставив Гека пасти местность, мы, распотрошив рюкзаки, сначала поели, а потом, немного отдохнув, начали переодеваться. После всех перевоплощений в конечном итоге получилось: Макс — обер-лейтенант, служащий в ОТ «Танненберг I», то есть работающий на организацию Тодта. А мы с Маратом стали просто лейтенантами, имеющими отпуск по ранению. Шараф с собой даже лакированную гнутую палочку прихватил и теперь, топая по дороге, вполне натурально прихрамывал, опираясь на неё. Ну а Пучков так и остался стеречь наше снаряжение, замаскированное недалеко от дота.
В задачу на сегодня входило — разведка местности и выяснение маршрута продвижения парадной колонны. Ну и по возможности уточнение времени проведения этого мероприятия. Мы уже знаем, что всё будет утром, только подтвердить эти сведения никогда лишним не будет.
В город вошли, обойдя сторонкой КПП на дороге. Документы у нас нормальные, но может показаться подозрительным — что это трое офицеров делали ночью в полях? Если по работе — то почему без транспорта? Так что ну их на фиг, лучше прошмыгнуть со стороны обводного канала. Там тоже есть пост на мостике, но вопросы вряд ли возникнут, так как мы видели, что народ по этому мосту ходит туда-сюда довольно интенсивно. В принципе так и получилось — двое фольксшурмовцев с винтовками в нашу сторону даже не посмотрели. Кстати, насчёт фольксштурма — такое впечатление, что гражданских в городе просто нет. Я имею в виду мужиков. Те, кто помоложе, ходят в армейской форме, а старики со щеглами — все в коричневой фольксштурмовской, и у каждого повязка со свастикой на рукаве. Я только одного не понял: эта повязка — элемент формы или просто мода такая? Хотя исходя из складывающегося на фронтах положения вещей следовать такой моде весьма опасно для здоровья. Дураков среди фрицев довольно мало, так что скорее всего свастика в белом круге относится к уставной форме одежды.
Прогуливаясь по городу, чувствовал, как меня давит окружающая обстановка — эти красно-коричневые дома с такого же колера черепичными крышами выглядели как казармы. А узенькие окошки вообще делали их похожими на тюрьму. Вокруг всё, конечно, ухожено и вылизано, но это только подчёркивает общую мрачность обстановки. И как последний штрих — низко висящее свинцово-серое небо. М-да… Я так думаю, хороший, весёлый и добрый человек в таком месте долго не протянет. Поэтому их и обзывают сумрачными тевтонцами — поживи в подобной обстановке и пожизненная меланхолия с мрачностью обеспечена навсегда. Смеха на улицах я тоже не слышал. Даже маленькие дети шли группками, сосредоточенно и без обычных для школьников криков, толчков и писков. Взрослые тоже радостью не блистали. У всех на мордах было такое выражение, будто они спешат по суперважному и ответственному делу, малейшая задержка которого может обернуться катастрофой.
Погуляв так около часа и обойдя почти весь город, мы поняли, что больше, чем выяснили в результате визуальной разведки, ничего из разговоров окружающих нас людей узнать не получится. Они, блин, почти не разговаривали даже между собой, а спрашивать самим, когда и где пройдёт парад, было как-то страшновато. Складывалось такое впечатление, что здешние люди чётко следовали указаниям плакатов, развешанных на стенах. Там разнообразные личности, или прижав палец к губам, или сурово нахмурив брови на фоне большого оттопыренного уха, призывали — «Не болтай»! Кстати, плакатов было просто немерено. Правда, все они печатались в мрачных коричнево-чёрных или красно-чёрных тонах. Но, несмотря на мрачность, плакаты выполнены довольно красиво, в смысле графики. Особенно понравился один, призывающий к светомаскировке. На нём был нарисован скелет, сидящий верхом на английском самолёте и кидающий бомбу в одинокое освещённое окошко дома, стоящего на земле. Нарисовано, если это допустимо сказать применительно к плакату, — очень здорово! И скелет такой — мерзкий, что ли… В общем, смотришь и сразу хочется выполнять все требования ПВО.
М-да… Вот в чём можно поддержать Гитлера, так это в том, что он не терпел разный постмодернизм, кубизм и прочие «измы» в искусстве. А то как увидишь хаотичные пятна, размазанные по холсту, сильно напоминающие испорченный тест Люшера, так сразу вспоминаются слова убиенного Хрущёва, обращённые к таким «художникам». Он одним словом охарактеризовал всех этих деятелей — «Педерасты»! И я с ним полностью согласен — нормальный человек свою блевотину, срыгнутую на холст, за картину, а тем более шедевр выдавать не будет. Так что мне глубоко плевать на мнение «утончённых» критиков о «гениальности» этих творений. Я не специалист-искусствовед, но глаза у меня есть, чтобы составить своё собственное мнение… А вообще высшим пилотажем кидалова в искусстве считаю «Чёрный квадрат». Просто снимаю шляпу. Это же надо было так пропиарить подобную херню, у которой даже непонятно, где верх, а где низ, что она теперь сумасшедшие деньги стоит. Нет, прав был Алоизыч, когда подобных «художников» пинками из своей страны выгнал. И я не думаю, что это проявление фашизма, а держу за одну из очень немногих нормальных человеческих реакций, которые были у Гитлера…
В конце концов прогуливаться и разглядывать плакаты надоело, поэтому Макс, которого, судя по довольной физиономии, окружающие стены вовсе не давили, предложил:
— Господа лейтенанты, пойдёмте в гаштет. Там всегда найдутся люди, готовые поговорить даже если не с нами, то между собой.
Ну гаштет так гаштет, тем более немецкое пиво всегда отличалось отменным вкусом.… Только по пути к кабачку я, увидев очередной плакат, начал хихикать. Там была нарисована группа людей, сидящих в пивной, а над ними нависала зловещая тень в плаще и шляпе, призванная олицетворять иностранного шпиона. Вот теперь и мы так же — нависнем. М-да… Эта картинка била не в бровь, а в глаз.
В местной забегаловке народу было очень мало, а гражданских не было совсем. Присутствовал только народ в форме. В серо-зелёной вермахтовской и коричневой — фольксштурма. Сидели тихо, по два-три человека, и цедили пиво из высоких стаканов. Мы, заняв свободный стол в глубине помещения, заказали кельнеру три светлых и начали приглядываться к окружающим. Но ничего особенного нам это приглядывание и прислушивание не дало. Троица фольксов, сидевших через столик, вдумчиво рассуждали о том, как надо ухаживать за поросятами, чтобы снизить смертность. Пара зенитчиков — говорили о письмах из дома, а компания щеглов, с кинжалами гитлерюгенда на поясах, обсуждали достоинства и недостатки какой-то Гретхен.
Когда думали уже заказать по второй, наконец-то начало происходить хоть какое-то интересное нам движение. До этого народ уходил, приходил, сидел, тихо переговариваясь между собой, а тут вдруг на входе появилась фигура, которая, опираясь на палочку, резво прошкандыбала внутрь и плюхнулась за стол, стоящий рядышком с нашим. Фигура обладала погонами обер-лейтенанта и зычным голосом, которым заказала кельнеру сразу пару тёмного. Прежде чем принесли заказ, обер орлом оглядел зальчик и увидел тросточку Марата, прислонённую к столику. Немец оживился, но сразу разговор начать как-то не решился. Прихлёбывая из кружки, он изредка поглядывал на нас, а когда Шараф, заметив его внимание, демонстративно потёр ногу, то фриц не выдержал:
— Господин лейтенант, я вижу, у нас одинаковые ранения? Меня вот тоже в ногу зацепило… А теперь старый Гофман сидит вдалеке от друзей и вынужден пить пиво в одиночку…
Намёк нами был понят, и через минуту Гофман, сидя за нашим столом, уже вовсю трепал языком. Рассказал, что его ранили ещё под Сувалками, но кость была не задета и вскоре он опять вернётся к своим гренадерам. Что здесь фронтовиков очень мало — в основном штабные крысы и фолькштурм, так даже выпить толком не с кем, а в нас он сразу разглядел своего брата-окопника. Видно было, что мужик соскучился по хорошей компании и готов трепаться безостановочно. Он поинтересовался характером ранения Марата, потом спросил, куда меня жахнуло. Я, запинаясь, ответил — что контузило русской миной от тяжёлого миномёта. Фриц сочувственно покивал и опять начал заливаться соловьём. Рассказывал про город и про госпиталь. Поинтересовался, где нас лечили. Шараф быстро увёл разговор от опасной темы, сказав, что его старинный друг Вилли забрал нас из Кёнигсбергского госпиталя, предложив провести отпуск у него. А потом Макс, который стал на этот момент Вилли, начал говорить про воскресный парад. Гофман о нём отозвался отрицательно, сказав, что сейчас вовсе не до парадов, хотя, с другой стороны, для поднятия духа гражданского населения парад — это всегда хорошо. А ещё через полчаса обер-лейтенанта после третьей кружки порядком развезло, поэтому, узнав всё, что нам было нужно, мы поспешили свалить. Поспешили, потому что, сделавшись пьяненьким, Гофман моментально стал неблагонадёжной личностью. Громким шёпотом он начал доносить до нас мысль, что всё — капут. Германия войну практически проиграла и дальнейшее сопротивление только окончательно уничтожит немецкий народ.
— У меня в роте в наличии только две трети от списочного состава! Пополнения практически нет. Понимаете? Людей в рейхе почти не осталось! А если и пришлют какого-нибудь юнца или старика, то что мне с ними делать? Поэтому каждый мой ветеран на счету. Я их берегу как собственных братьев. Люди — золотые, но и они каждый день гибнут в этой бойне. И главное, что это всё уже бессмысленно — Иванов теперь никому не остановить. Они до Ла-Манша дойдут, попомните моё слово…
Фриц пригорюнился, а мы, переглянувшись, быстренько распрощались с ним и сбежали, так как на наш столик стали обращать внимание сидящие вокруг посетители. Так что — на фиг, на фиг. Заметут сейчас, как паникёров и разложенцев — вот обидно-то будет…
Выйдя на улицу под опять начавшийся дождь, целенаправленно пошли на улицу Кирхенштрассе. Именно по ней в воскресенье промаршируют эсэсовцы, а потом после этого марша загрузятся в грузовики и прямым ходом отправятся на передовую. Только вот я надеюсь — после нашего выступления отправлять будет некого. Восемь мин направленного действия — это не цацки-пецки. Это больше двухсот метров сплошного поражения, причём не паспортного, а фактического. Прогуливаясь по Церковной улице, нашли наконец место, где гражданских не должно быть по умолчанию. Ну не будут же они в самом деле смотреть на парад с руин двух длинных разрушенных домов. Дорогу, куда эти пятиэтажки рухнули, конечно, подчистили, но сами остатки многоэтажек почти не разбирали. Судя по навалам — достали из-под кирпичей живых и мёртвых, да и то — по возможности, после чего оставили руины в покое. Так что на них стоять — это всё равно как по могиле пройтись… Вот и славно, трам пам пам! Лучшего места для закладки — просто не найти.