— Вначале он всерьёз опасался, что все эти симптомы предвещают душевный недуг. Когда через год его состояние неожиданно ухудшилось, мой коллега предположил, что всему виной старое ранение.

— Каким образом, позвольте узнать? — удивился такому обороту профессор Метц.

— Дело в том, что те пули так и не извлекли. Коллега подозревал, что болезнь может быть вызвана свинцовым отравлением и рекомендовал извлечь обе пули.

Имея за плечами опыт военного хирурга, профессор Метц тут же возразил:

— Но ведь они уже успели осумковаться. Сколько лет прошло с момента ранения?

— Четыре года.

— Тем более. Если свинцовое отравление не проявило себя в первые два года, вряд ли оно имеет место быть сейчас.

— Теперь коллега тоже это понимает, — кивнул Клемперер. — Но тем не менее, одну пулю он всё же удалил, из правой надключичной области. Операция прошла удачно, а через месяц случился приступ. У больного началась рвота, онемела правая рука и правая нога. Всё это сопровождалось сильной головной болью и помутнением зрения. А через час все симптомы исчезли, но повторились через четыре дня. Больной не мог говорить. Я заподозрил тромбоз мелких сосудов моторно-речевой зоны головного мозга.

— Но почему не тромбоз магистральных сосудов?

— Так ведь речь и подвижность конечностей вскоре вернулись. Это-то меня больше всего и удивляет. Состояние пациента периодически улучшается. Его интеллект полностью сохранился. Такая картина не характерна ни для одного известного мне заболевания. Коллеги твердят об артериосклерозе в тяжелой форме, но, согласитесь, для человека пятидесяти лет со здоровым сердцем, полностью сохранившим интеллект, подобное просто нехарактерно.

— И что же, ваш пациент выздоровел?

— Нет. Парез правых конечностей и потеря речи время от времени повторяются и так же периодически проходят. Я теряюсь в догадках. Такой болезни нет ни в одном медицинском справочнике.

— А вы не подозревали отравление? — к удивлению собеседника спросил профессор Метц. — Та периодичность, которую вы упоминаете, скорее, говорит не о внутренних изменениях, а о непостоянном внешнем воздействии. К тому же вы упомянули, что ваш пациент занимает высокую должность.

— Но, позвольте, сейчас не времена Борджиа.

— Коварство многих ядов состоит в том, что их нельзя обнаружить. Полагаю, никто бы не стал травить видного чиновника банальным мышьяком. Кстати о мышьяке, вы не подозреваете у пациента сифилис?

— Разумеется, это первое что мы с коллегами проверили. Брали кровь и спинномозговую жидкость — результат отрицательный. Но вы же понимаете, сифилис очень коварная и многоликая болезнь, чтобы так просто её отвергать. В конце концов, люэс бывает врожденным, а не только приобретённым.

— А если никакого сифилиса нет? Коллега, вы же знаете эту странную традицию медицинского сообщества — при спорных и необъяснимых случаях отчаянно диагностировать больному сифилис, даже если его нет и в помине. Но тогда приходится давать пациенту препараты из йода и мышьяка. Я надеюсь, ртуть вы ему не прописывали?

Судя по молчаливой реакции Клемперера, больного не минула чаша сия.

— Коллега, — продолжил говорить профессор Метц, — мне очень жаль слышать историю вашего пациента. Если бы от меня что-то зависело, я бы приложил все усилия, чтобы отменить противолюэтическое лечение и искать другое — правильное и единственно верное.

В ответ Клемперер порылся в портфеле и протянул Метцу кипу измятых листов: