Ещё он понял, что не хочет больше видеть Иллукст и ходить по его улицам, где всё неминуемо будет напоминать ему о Хельге. Так через три дня Павел Иванович с дочерями и их нянькой Агапеей навсегда уехал из Курляндии в Петербург.

В столице доктор Метц с головой погрузился в университетскую работу и практику. Не успевая закончить с одним делом, он находил себе новое, всё реже и реже появляясь дома. На душе его было тяжело и пусто, ничто и никто вокруг не радовал ни взор, ни разум. Тогда-то Павел Иванович вспомнил о «московском Сократе». То был необычайный человек с необычайным образом мыслей. Когда-то он покорил Павла Ивановича с первых слов, заставив задуматься о вещах вечных и значимых.

И доктор Метц отправился в Москву к Николаю Фёдоровичу в надежде, что его слова вновь зажгут в его сердце огонь, пробудят разум от дремоты, и сам Павел Иванович найдёт утешение своему горю.

Семидесятилетний аскет Николай Фёдорович жил уединённо, не ища ни славы, ни денег. Днём он служил библиотекарем, а по вечерам принимал на квартире своих учеников и гостей. Его голос всегда был ровен, а взгляд в задумчивости направлен в пустоту, сквозь время и пространство.

— Вы скорбите о потере жены, — говорил он Павлу Ивановичу. — Но она умерла, дав жизнь вашим детям. В этом и есть проявление оборотной стороны рождения — за ней рано или поздно, но всегда следует смерть. Но понимаете ли вы истинную природу своих чувств? Ведь любовь к женщине не может сравниться с любовью к матери. Первая привязанность вызвана лишь силой чувственной, тогда как вторая — силой чувствующей. Если вы поймете это и полюбите своих детей так, что и они полюбят вас, тогда-то и пройдёт ваша скорбь, будто и не было её вовсе.

Умом Павел Иванович понимал правоту Никола Фёдоровича, но сердцем не мог так просто принять его слова. Перед глазами стоял образ Хельги, какой он запомнил её перед отъездом из Иллукста, и вместе с тем в памяти всплывало видение креста, что теперь стоял на её могиле. И доктор Метц не удержался от вопроса, что волновал его долгие месяцы:

— Я помню, вы говорили, что жизни и смерти всё равно, что добро и зло. Жизнь есть истинное добро, а смерть есть зло истинное. Но как мне бороться со злом, если сама природа решила, что все живущее должно страдать и умирать?

— Природа неразумна и слепа, она рождает и умерщвляет. Но смертность не изначальна. В сути, она не так уж и необходима.

— Как вас понимать? — пораженно вопросил Павел Иванович.

— В природе нет целесообразности, — всё так же размеренно и вдумчиво продолжал Николай Фёдорович, — её должен внести сам человек. В этом и заключается высшая целесообразность. Человечество сейчас находится лишь на первой ступени перехода природы от слепоты к сознанию. Когда-нибудь люди изменятся и научатся изменять. Человек наделен разумом, так почему бы ему не подчинить себе слепой механизм природы и не научиться управлять им? Наша высшая цель в этой жизни — победить смерть и вернуть жизнь тем, кто её утратил.

Доктору Метцу показалось, что он ослышался или неправильно понял слова философа и потому переспросил:

— Что значит, «вернуть»?

— Вы когда-нибудь задумывались, что каждое поколение живёт за счёт вытеснения предыдущего? Но так оно и есть, ибо такой порядок установила природа. Да вы и сами не так давно имели несчастье убедиться в этом лично. По сути каждый из нас виновен в смерти наших же отцов, каждый из нас сирота. Но разве наши предки не были достойны жизни вечной? Разве наш долг перед отцами, давшими нам жизнь, не заключается в возвращении жизни им самим?

— Как вы это себе представляете? Из чего, в конце концов, воссоздавать тела, если от них, в лучшем случае, остались лишь кости?

— Конечно, тела наших предков давно обратились в прах. Но часть их естества всё равно осталась в нас, надеюсь, вы не станете с этим спорить. Стоит только научиться выделять из сынов первоначальную материю их отцов, и на её основе можно будет их воскрешать. От отцов можно будет получить материю дедов, оживлять их, и так далее, вглубь поколений.

— И что же, придётся возрождать всех людей, когда-либо живших на земле?

— Конечно, — кивнул Николай Фёдорович, — иначе в воскрешении не будет смысла. Оно должно стать всеобщим. Но для этой работы человечеству нужно объединиться в братство сынов, помнящих своих отцов. Только единение каждого человека на земле, объединение всех культур, всех религий и сословий позволит сынам осознать своё сиротство. Это понимание и заставит их исполнить свой долг перед отцами. Вначале им нужно будет собрать рассеянный прах, потом сконцентрировать его в тела, пользуясь для этого лучистыми образами или изображениями, оставляемыми волнами от вибраций всякой молекулы, что когда-либо существовала.

— И, — с едва скрываемым недоверием и вместе с тем с надеждой, спросил Павел Иванович, — вы знаете, как это осуществить на практике?

Николай Фёдорович глубоко вздохнул:

— Наука, увы, оторвана от жизни. Сейчас мы видим лишь то, как теоретический разум ведёт к отрицанию объективного знания. Поэтому только деятельное знание может быть подлинным. Теоретический разум должен объединиться с практическим для общего дела — познания природы, а, в конечном счёте — познания жизни и смерти и управления ими.