Действительно, расплывшаяся по траве куча амбре издавала тошнотворный запах, свидетельствующий о том, что медведь был сильно испуган ревом мотора и выхлопными газами.
— Фух, повезло! Но если еще раз прошляплю, меня просто сожрут!
Сердце бешено колотилось в груди, а ноги внезапно ослабели в коленях, чуть ли не сгибались, словно стали ватными — так обычно бывает, когда происходит «откат». И тогда боец понимает, что остался жив только благодаря чуду, и второй раз может не подфартить.
— Ладно, потом будем думать, ломать голову над тем, куда меня забросило вместе с мотоциклом. Сейчас нужно быть готовым ко всяким неожиданностям, чтобы впросак не попасть.
Иван посмотрел на небо — смеркалось, подступал вечер. И принял решение обустраиваться на ночлег, осознавая, что придется бросить «Урал» и отправляться в разведку при дефиците времени. А ночью бродить по лесу то еще удовольствие, без перспектив и крайне опасное — повредишь ногу, или, что гораздо хуже, сломаешь, и хана полная, и труп зверьки обглодают. До столицы вроде недалеко, но в лесах каждый год грибники десятками теряются. А тут место незнакомое, и надо с утра определиться, куда лучше пойти. При дневном свете идти спокойней, да и стрелять можно — противник виден, хоть человек, либо хищный зверь.
Присев на корточки над ящиком, Иван перебрал доставшийся от дядьки арсенал — охотничий клинок с ножнами и ракетницу со стальным вкладышем в открытой кобуре отложил сразу, ведь оружие всегда должно быть при себе. На остальное богатство только посмотрел — две банки «Сокола», пулелейка, пара пачек капсюлей, мешочки с пулями, картечью, дробью и войлочными пыжами, «пробойник» для последних. Масленка с «ершом», аптекарские весы, запечатанная коробка с металлическими гильзами, «стаканчик»-мерка для пороха и прочие мелочи, что позволяют охотнику обихаживать свое оружие и самому снаряжать патроны, не доверяя продаваемым в магазинах. Но таков был дядька всю свою жизнь, как он его помнил. Все старался сделать сам, чтобы быть полностью уверенным в опасной охоте на кабана — единственный зверь, на которого поднимал стволы, подпуская поближе. Потому и ракетница с вкладышем под патрон 12-го калибра — получился самопал для одного-единственного выстрела в упор.
Последняя надежда на спасение, перед тем как попасть на клыки матерого секача. И один раз «пистоль» его выручил, но жаль, что на трассе нет спасения от пьяных мерзавцев за рулем…
— С утра подумаю, что делать — сейчас информации мало. И воду найти надо, у меня только полбутыли осталось. И соли нет — но и так сойдет! Зато горячее, и много — царский ужин!
Палочкой Иван извлек из-под золы запеченную картошку и стал ловко ее очищать. Костерок развел на славу, принес несколько охапок сушняка, притащил три валежины, чтобы жечь ночью — чем толще, тем лучше — дольше гореть будут. Если правильно уложить, то ночь пройдет спокойно — огонь испокон веков многих хищников отпугивал.
Иван ел горячую картошку не торопясь, размышляя над тем, что случилось. И вывод напрашивался один — он попал в загадочную аномалию, и в результате перенесся не только в пространстве, но и во времени, с осени в весну. И это единственное, что является верным. Все остальные мысли пока только гипотезы, о которых будет время подумать позже…
Глава 3
— Ох, за грехи наши тяжкие кара пришла на православных! Царь подменный оказался, и снова воскрес! То ли бес вселился, либо…
Договаривать келарь Троицко-Сергиевской лавры Авраамий не стал, осекся, посмотрел на колеблющееся пламя свечи. И вздохнул — страшные времена пришли на русскую землю. А память начала услужливо перелистывать страницы — он увидел себя молодым стольником Аверкием Палицыным, и самого грозного царя Иоанна Васильевича на троне, с посохом в руках. А вот и его сын Федор Иоаннович — болезненный самодержец сам править не мог, да и жена его Ирина, сестра всемогущего боярина Бориса Годунова, оказалась бесплодной, не могла родить наследника.
Вот и появился заговор, во главе которого стал князь Василий Шуйский — дабы упечь царицу в монастырь, а царь де пусть снова женится. Понятное дело, что сия затея не понравилось Борису Федоровичу, он царский шурин, а станет никто. Вот и осерчал, обрушил свою месть на заговорщиков. Аверкия отправили в Соловецкий монастырь, где он принял постриг и стал монахом, других тоже по обителям или городам дальним разослали, а кого и в Сибирь, в Тобольск, а то и в «златокипящую» Мангазею, где зимой сплошная ночь стоит, зато летом царствует день и всегда светло.
На Соловках тяжко приходилось опальному Аверкию Палицыну, пока пребывал в послушничестве, но уже по доброй воле принял монашество, став иноком Аврамием. И трудился, не жалея себя, выполняя все работы, и за перо взялся по наказу архимандрита — книги переписывать. А в Москве боярин Годунов отметил его прилежание, перевел поближе к столице, в лавру, что основана была святым Сергием Радонежским.
Ровно десять лет тому назад, в 7106 год от Сотворения мира, или 1598 год от Рождества Христова умер царь Федор Иоаннович, и династия, что от святого и благоверного князя Александра Ярославича Невского шла, прервалась — не осталось прямых потомков. Нет, природных Рюриковичей было многовато — почитай больше половины князей корень свой вела от первого приглашенного в Новгород на княжение варяжского воеводы. Вторая половина была из Гедеминовичей, потомком великого литовского князя, перешедших на службу Москве, и крещенных татарских ханов, чингизидов — потомков «великого потрясателя». Один из них, царевич Симеон Бекбулатович даже соправителем был при Иоанне Васильевиче, и великим князем Тверским пожалован. Да и родственником был, так как жена его была внучкой сестры великого князя Василия Иоанновича, Евдокии. Но трое его сыновей давно уже померли, не оставив потомства, а старого царя Симеона самозванец, которого считали царевичем Дмитрием Угличским, постриг в монахи и отправил в туже Соловецкую обитель, далеко на север, видимо, желая, чтобы тот там сгинул от холода и лишений в каменной келье.
Умер хворый царь Федор Иоаннович, не имея наследника престола, но посчитал, что супруга его Ирина Федоровна не праздна, а потому оставил ее на правлении. А главными советниками при ней брата боярина Бориса Федоровича, с ним боярина Федора Никитича Романова, племянника царя по линии матери, Анастасии, супруги Иоанна Васильевича. А также первого патриарха Московского и всея Руси Иова, недавно избранного Поместным Собором, что состоялся благодаря стараниям царского шурина.
А вот князя Федора Ивановича Мстиславского, единственного потомка, пусть и по женской линии, государя Иоанна Васильевича, что правил сто лет тому назад, не учли. А ведь кроме него более никого не осталось, так что мало кто из природных Рюриковичей сомневался, что царем на Земском Соборе изберут именно Мстиславского…
—
Авраамий тщательно вывел гусиным пером полный титул боярина Бориса Годунова — он был келарем лавры, то есть на его попечении находилось все хозяйство, ведал «заложными грамотами», в которых отписывали обители разное имущество и села с деревеньками, и собирал подати с монастырских крестьян. А еще отвечал за трапезы братьев-иноков, возил разное добро и припасы на патриарший двор. А ночами делал «списки» с грамот — кто из царей и князей отписывал обители по своей милости, и тщательно выписывал дары, перечисляя их в точности.