— Вань, мы ушли! Не скучай, если что — звони. Матвей, собирайся быстрее, а то опоздаем.
Алена накинула лёгкую светлую норковую шубку и пошла прогревать машину. В лицо пахнуло колким морозным воздухом, маленький снежный вихрь сорвался с крыши, и несколько снежинок осталось сиротливо таять на глянце пушистого меха. Ладно, ладно! Недолго вам летать осталось. Сегодня последний день зимы.
Завтра наступит долгожданная весна… Неизбежно наступит. Изголодавшиеся граждане ждут, верят. А, по сути, что изменится? Да ничего. Просто бегунок календаря передвинется на другую дату. А дом, работа, люди вокруг — все останется прежним.
Да и грех тебе, Алена, жаловаться. Все у тебя есть. Сын хороший, муж любит, достаток, дом- полная чаша, любимое дело. А все равно тоска. И хочется перемен. В отпуск что-ли куда-нибудь съездить? Туда где море, солнце и свежий ветер? Так ведь Иван не поедет. У него скоро посевная. Или ремонт затеять? Нет, это шум, пыль, скандал. В общем, не дури, Забродина, все и так в норме, живи и радуйся.
Любимая работушка встретила дежурными криками, доносящимися из кабинета главврача. Как всегда, поутру воспитывает заведующих отделениями.
— Терапия, — гремел главный, — почему ваши больные жалуются, что вчера не видели своего лечащего врача? Быстро разберитесь! Травма, вы проконсультировались с областью по поводу пострадавших во вчерашнем ДТП? Где ваш нейрохирург? Кардиология, быстро несите мне анализы поступившего ночью инфарктника! Мы его не вытащим. Тут санавиацию вызывать надо! Да шевелились вы все уже! Главный врач Залесской ЦРБ
Крюков Андрей Викторович после ночного дежурства по приемке был в ударе. Уже получили взбучку завхоз, главбух и главная медсестра. Надо прятаться.
— А, Алена Николаевна пожаловали! А ну-ка иди сюда! Это что на тебе надето?
— Обычный белый халат, Андрей Викторович.
— Ага, обычный, — взгляд главврача опустился на стройные Аленины ноги, обутые в бежевые лодочки на невысоком каблуке, — Работать невозможно. Иди, переоденься в хирургическую пижаму и марш в травматологию. А то наши бравые ординаторы-кавказцы все отделение слюнями зальют. У них там двое тяжёлых.
Голос шефа ещё больше помрачнел.
— Да, ты сегодня за начмеда. У Санина сердце прихватило. В кардиологию его ночью оформил, в область переводить будем. Сдал он сильно, Алён. Думаю, на работу больше не выйдет.
— Как же так? — произнесла Алена и посмотрела на главного полными отчаянья глазами, — Может, обойдется? Я ведь одна не справлюсь. Там только по моей должности дел невпроворот, а если ещё и за начмеда…
— Не плачь, прорвемся, — усталым голосом ободрил шеф, — Пока работу на двоих с тобой поделим. И надо нового начмеда искать. Срочно! Людмила Валентиновна! — заорал он в дверь приемной. Тишина… — Люська, твою мать!
— Да, Андрей Викторович, — в кабинет вплыла улыбчивая пышнотелая секретарша.
— Быстренько дай объявление о том, что нам срочно требуется начмед.
2. Максим
Вот и всё. Максим сидел в прихожей своего роскошного дома в престижном коттеджном поселке где-то под Питером и не понимал. Не понимал как так получилось. Когда вдруг он стал ненужным своей родной жене, которая когда-то любила его до безумия? Когда та, ради кого ему пришлось кардинально изменить жизнь успела превратиться в холодную, расчетливую с. у со счётчиком купюр вместо сердца? Когда она успела настроить против него дочь? Наверное, он слишком много работал, не уделял семье должного внимания, но ведь это для того, чтобы они ни в чем не нуждались? Ведь ему самому это все совсем не нужно. Все, чего он хотел, это покоя. Ну, может быть маленький домик в лесу на берегу реки, куда можно выйти ранним утром порыбачить и большую собаку, которая машет хвостом и смотрит на тебя умными преданными глазами. И искренне любит тебя. Любого.
Для чего он впахивал долгие 15 лет? Из никчемного мальчишки-ординатора сумел стать одним из лучших хирургов страны? Чтобы сегодня с удивлением найти себя на пороге не собственного уже дома? Разведённого, потерянного, по словам Юльки самого во всем виноватого, с упакованными чемоданами?
Когда он застал ее в постели с этим молоденьким красавчиком, в нем что то умерло. Не было ни боли, ни злости — пустота. Просто вычеркнутые из жизни годы.