Я улыбнулась, а про себя подумала: «Кому нужен муж, увлекающийся азартными играми?»
Но работать на ипподроме я могла только до апреля. А мне надо было кормить ребят. И хотя Бонни отдавала мне половину своих продуктовых талонов, я не могла поддерживать больных, как раньше.
Мне в голову пришла мысль просить помощи для ребят у пожилых горожан. Работая в церковном финансовом комитете, я активно предлагала идеи для привлечения пожертвований и всегда знала, кто из прихожан может внести в этом году чуть более щедрый взнос, чтобы очистить совесть после любовной интрижки или мутной сделки. Я никогда ни на кого не доносила, просто была наблюдательной и все запоминала.
Многие старики знали меня, потому что общались с моим отцом. Когда я только начала ходить, папа брал меня с собой на мужские встречи, проводившиеся на крыльце у Раймонда Клинтона, влиятельной фигуры в арканзасской политике. Раймонд участвовал в создании солдатского движения, которое выдвигало ветеранов войны на выборы во все ведомства Хот-Спрингса и округа Гарленд. Раймонд владел салоном автокомпании «Бьюик», и каждый, кто хотел что-то изменить в Хот-Спрингсе, должен был сперва получить его благословение. По вечерам ветераны собирались у дома Раймонда на озере Гамильтон. Это было что-то вроде тайного убежища. Папа был в среднем на двадцать лет старше остальных мужчин, и когда они пытались определить, что значит быть ветераном, то всегда смотрели на него как на человека, прошедшего и Первую, и Вторую мировые войны.
Женщины в это время оставались в доме, но за мной там было некому присматривать. Мама была в туберкулезном санатории. Поэтому я вместе с папой сидела на крыльце в мужской компании.
Отец в те годы был уже так слаб, что с трудом мог ходить. Билли, племянник Раймонда, помогал папе вылезать из машины и садиться в нее и всегда провожал его до крыльца. Теперь Билли занимал пост губернатора Арканзаса, и его называли Билл Клинтон, а в то время он еще учился в школе. Но уже тогда мы знали, что он далеко пойдет.
Все разговоры велись только о политике, и Билли оставался на крыльце, якобы чтобы поиграть со мной. Под рассуждения взрослых о том, как получить доступ к власти и удержать ее, он подбрасывал меня в воздух, и это меня ужасно веселило. Мне было пять, когда папа умер, и на похоронах я сидела на коленях у Раймонда Клинтона.
Теперь же, призвав на помощь все свое чувство такта, я хотела просить у этих мужчин пожертвования. У мистера Джонсона, который во Вторую мировую служил снайпером и вернулся с фронта тишайшим человеком – настолько молчаливым, что никто так и не узнал, через что ему пришлось пройти. У мистера Уоллеса, престарелого моряка, который относился к своей деятельности в организации «Ротари» так же ревностно, как и к военной службе. Были еще двое мужчин, возглавлявших крупные банки. Они до сих пор пользовались большим влиянием в городе, хотя никто этого и не замечал, и, думаю, они с уважением относились к тому, что и я свою работу выполняю тайком.
Я собиралась положиться на их благоразумие, а для этого нужно было тщательно обдумать, можно ли им довериться. Эти мужчины и так владели всеми городскими тайнами, так что им просто предстояло узнать еще один секрет. Нужно было действовать осторожно, чтобы не слишком их утомить и чтобы не доставить им неприятностей. Я записывалась к ним на прием, приходила в их кабинеты и, когда мы оставались наедине, говорила:
– Я помогаю нескольким ребятам. Им нечего есть.
Иногда я говорила, что им нечем платить за аренду, пока я разбираюсь с документами для службы жилищной помощи. Или еще что-нибудь. Мужчины кому-то звонили. И дело было сделано.
– Положите пятьдесят долларов на счет Рут Беркс.
Я не скрывала, что речь идет о больных СПИДом. Мне хотелось привлечь их внимание к ситуации. Дать им понять, что здесь, в Хот-Спрингсе, дела со СПИДом обстоят не очень хорошо. И еще я знала, что если стану их обманывать, то больше не получу ни цента. В городе меня стали бы считать лгуньей, а
А еще я хотела убедиться, что губернатор Клинтон знает, что творится в его родном городе. Я посылала ему длинные письма, в которых подробно описывала происходящее. Бонни вычитывала их по два-три раза и время от времени предлагала мне что-то исправить. Обычно письма получались длинными, страниц по пятнадцать. В них были истории мужчин, которые угасали на глазах. Я нисколько не сомневалась, что у губернатора есть знакомые геи. Билл всегда знал, что за пределами Арканзаса есть целый мир, но, скорее всего, он и знать не знает о геях, встречавшихся мне, – о бедных отвергнутых людях, о которых некому заботиться. Я всегда подписывала письма «Рут и Эллисон Беркс» – не хотела, чтобы кто-то узнал, что губернатору пишет одинокая женщина. Билл пользовался всеобщим уважением, и мы в Хот-Спрингсе всегда его поддерживали. Когда я приезжала в департамент здравоохранения, то иногда заносила большой толстый конверт в крошечное помещение у центрального входа в Капитолий. Там располагалось Главное управление полиции штата.
– Мы передадим письмо в его канцелярию, – говорили мне полицейские. Кто знает, что они думали, глядя на нарядную блондинку?
Иногда Билл звонил мне и благодарил за информацию. Он спрашивал о жизни ребят, о том, как они борются с обстоятельствами.
– Ты делаешь большое дело, – говорил мне Билл.
Мы оба были в затруднительном положении, ведь, чтобы нас не изгнали из города, мы не могли действовать активнее.
Обращаться к пожилым горожанам за деньгами на покупку продуктов слишком часто я не могла. При этом было очевидно, что поддержание веса хорошо сказывается на самочувствии ребят. Но даже забирая половину продуктовых талонов у Бонни и занимаясь собирательством, я была на грани краха.
Решение пришло само в супермаркете «Пигли Вигли».