- Они убили моего отца. И...
- И прадеда распяли, и деда сожгли. И тебе пулю в затылок. Что ты от них хочешь? Люди, наше тварение. Твари... божьи. Кусачие муравьи. По образу и подобию.
- Но ведь бога убить нельзя! Какой же он тогда бог?
- Слишком любящий свои творения. До такой степени, что пожелал стереть грань между собой и игрушками. И умер за други своя.
- ...
- И нечего на предков наговаривать. Ты поживи сначала, сам попробуй.
- Какой-то ты странный бог. Не похож.
- Похож, похож, когда надо. Это я с тобой по-родственному. Так что, домой? У меня сейчас времени нет. Вот был же хомяком, такой лапочка. За палец меня укусил. Давай домой, потом, клянусь, разберемся, не так все и сложно. Научу.
- Нет. Сам.
- Ты мне здесь все разнесешь, сам! Нет уж, в гостях изволь быть как все. Дома учись, на своих. Там такой бардак!
- Иди ты!
- Сам пошел! Ладно, считаем - не получилось. Перерыв. Но - ты думай!
- Шиза...
- Ага. Ты думай. Загостился, свой мир бросил. Я, что ли, за твоими присматривать буду? Ты пойми, некогда мне сейчас. Потом - сколько угодно.
- Сумасшедший дом.
- Вот и поговорили. Ладно, забудь.
- Ваша светлость, у меня создается впечатление, что заслугу вашего чудесного избавления вы склонны целиком приписать нашей святой матери-церкви. Вы верите в чудеса?
- А вы - нет? Это ересь, ваше превосходительство.
- Я этого не говорил. Конечно, верю. Не стоит со мной играть словами подобным образом, не люблю.
Прибывший с небольшим опозданием сеньор Мигель Бермудес, секретарь его высочества дона Мануэля Годоя, премьер-министра, читает мне курс внутренней и внешней политики. Заодно - нотации, жизни учит, в спорах рождаем истину. Спорить не любит, предпочитает добиваться своего исподтишка, приходится мушшину подзаводить.