– Мы с Джеком расстались. И меня потянуло прийти сюда. Домой.

– Медицина – не выбор. Медицина – призвание. И когда она зовет тебя, то ответ «нет» ее не устраивает.

– Но что же мне делать? – Я смотрела на него – одного из немногих, кто знал. – Я же не могу вернуться.

– Почему? – спросил он негромко. – Ты сделала ошибку, но, боже мой, все мы ошибаемся. Помнишь, как я нагрузил водителя той женщины тройной летальной дозой морфина?

– То была арифметическая ошибка, а у меня – намеренный поступок. К тому же мы тогда успели тебя перепроверить, как раз вовремя. – Я снова подобрала камешек, нацарапала им на земле рисунок. Живот упирался, будто перед собой я держала большой шар. – Фактически я его убила.

– Это не было намеренно, – возразил он. – Понятно же… да, ты в тот момент хотела что-то сделать, но все равно это могла быть ошибка. Никто о тебе плохо не думает, Рейч. Ты ушла, прежде чем тебе успели это сказать.

Я снова уронила камешек, и он прокатился несколько дюймов, чуть дальше, чем можно достать рукой. Я подумала о Джеке, держащем ружье. Ведь это же тоже могло быть ошибкой?

И могла бы я такое понять, хотя всю жизнь занималась лечением людей, а не их повреждением?

Я не знала, как прощать, но могла бы научиться.

И начать с себя.

– Следствие, вопросы юристов. Заключение. Коронер вслух прочел, как это было, что сделала я, что сделал мальчик. Юристы Фонда сказали: Коллегия врачей и хирургов может по этому поводу что-нибудь предпринять.

– Однако не предприняла, и Общий медицинский совет тоже. Просто больше так не делай – в смысле, не поступай импульсивно, – пояснил Амрит. – Но ты нужна. В хороших врачах всегда есть потребность.

– Не уверена, что смогу вернуться. Слишком я заледенела.

И вот тогда я заплакала крупными тяжелыми слезами. Кажется, мне не случалось плакать с самого детства – медицина высушила у меня слезы. Трудно плакать об обычных вещах, если повидать все, что довелось нам.

– Я любила этого мальчика, – прошептала я сквозь слезы.

Амрит обнял меня за плечи, придвинулся ко мне ближе. От него пахло дезинфекцией, резким спиртовым гелем.

– Моя первая смерть была адом. Помнишь? Младенец по имени Сэм. Миниатюрный, но совершенный, абсолютно гармоничный. Для смерти не имелось причин, он даже не был особо недоношенным. Отслойка плаценты. Ребенок вышел – выскользнул – белым. И неподвижным. Я тогда сразу понял. Мы над ним работали сорок пять минут, и все это время мать кричала. Я потом вышел и ударился головой о фонарный столб. Вот такой синяк был. Неблагодарная эта работа: ни на какой другой не видишь, как несправедлив это мир, как он бессмыслен – и в то же время полон смысла.

– Сэма я помню. – Я помнила все смерти, но особенно – младенческие. – Его родители на следующий год родили другого?

– Да, – кивнул Амрит.

– Ну как я могу вернуться?