— Успокойся, черт побери, — прошипел Николас, вытянув руку над ее головой. На какой-то момент она с ужасом подумала, что он ударит ее, и затаила дыхание, но удара не последовало. Вместо этого он включил лампу, стоящую у изголовья дивана, и мягкий свет залил комнату. Джессика не осознавала, где они находились, пока он не включил свет, и теперь она оглядывалась вокруг себя, узнавая свою уютную, хорошо обставленную гостиную. Она повернула голову, с недоумением взглянув в разъяренное смуглое лицо, склонившееся над ней.
— Что с тобой? — рявкнул он.
Джессика моргнула. Он не собирался бить ее? Он явно грубо обращался с ней! Даже сейчас его тяжелая нога давила на нее, и она знала, что ее юбка задралась выше колен. Она беспокойно задвигалась под ним, и он еще сильнее придавил её своим телом, предупреждая не сопротивляться.
— Ну? — проворчал он.
— Но… я думала… разве вы не собирались ударить меня? — нахмурившись, спросила Джессика. — Я думала, что вы ударите меня, и Саманта тоже так решила.
— Если бы я ударил тебя, ситуация могла измениться, прежде чем я зашел бы слишком далеко, — фыркнул он. — Проклятье, Джессика, ты не знаешь, как ты соблазнительна… и как умеешь приводить в бешенство…
Николас замолчал, взгляд его черных глаз обратился к ее губам. Она заерзала и отвернулась, выдохнув еле слышное «нет», но он обхватил ее голову руками и снова повернул лицом к себе. Его губы уже почти коснулись ее, и она опять попыталась увернуться, но было уже слишком поздно. Твердый рот прижался к ее мягким губам, заставляя их раскрыться, и его теплое, пахнущее вином дыхание заполнило ее рот. Затем он просунул язык между ее губами, лаская и изучая ее, порхая над ее языком, заставляя весь ее мир пошатнуться.
Она испугалась, когда его большое, твердое тело придавило ее своей тяжестью, и какое-то мгновение ее руки упирались ему в плечи, пытаясь оттолкнуть от себя. Но его рот был таким горячим, сейчас он не причинял ей боли, и никогда прежде ее не целовали так. Минуту, только одну минуту, пообещала она себе, извиваясь в его руках и отвечая на поцелуи. Ее руки скользнули по его широким плечам, обхватив за шею, язык неуверенно коснулся его — и после этого она лишилась выбора, отвечать на его ласки или нет. Николас вздрогнул, а его руки до боли сжались вокруг нее, изо рта вырвался дикий стон, он с жадностью целовал ее, лишая возможности вздохнуть. Он что-то страстно прошептал по-французски, и до ее затуманенного сознания лишь спустя минуту дошло значение его слов. Тогда же ее лицо вспыхнуло, и она попыталась оттолкнуть его, но обнаружила, что все так же беспомощна перед ним.
Он незаметно скользнул рукой ниже ее шеи и ловко развязал бретели, удерживающие лиф платья. Как только его губы оторвались от ее рта и спустились к шее, она смогла выдавить из себя приглушенное «нет», на которое он не обратил никакого внимания.
Губами сдвинув развязанные бретели лифа вниз, он в тот же момент неистовыми поцелуями покрыл ее плечо и ключицу, полизывая чувствительное местечко на впадинке плеча, так что она почти позабыла о растущем в ней страхе и задрожала от удовольствия, ухватившись за него слабыми руками. Он заторопился с бретелями, находящимися на пути его блуждающего рта, и грубо рванул их, стремясь обнажить ее тело до талии, и паника вспыхнула в Джессике с силой вулкана.
Сдавленно вскрикнув, она начала неистово вырываться из его объятий, удерживая лиф одной рукой, в то время как другой пыталась оттолкнуть его голову от себя. Он зарычал от отчаяния и дернул ее за руку и завел ее за голову, схватив за платье другой рукой. Ее сердце замерло, нечеловеческим усилием она вырвала руку и стала наносить удары по его спине.
— Нет! — закричала она, почти в истерике. — Нет, Николас, нет! Я прошу вас!
Он заглушил эти слова, закрыв ей рот поцелуем, и она с ужасом осознала, что не может контролировать его — он был одержим желанием взять ее. Рыдания вырвались из ее горла, и она выпустила лиф платья, чтобы отбиваться от него обеими руками, горько плача и умоляя приглушенным от рыданий голосом:
— Нет, нет …
Он оторвался от нее, и она простонала:
— Пожалуйста! Николас! Не надо!
Необузданные движения его рук прекратились, он замер, и только грудь неровно вздымалась от тяжелого дыхания. Она содрогалась от рыданий, ее маленькое лицо было залито слезами. Из его горла вырвался стон, и, соскользнув с дивана, он встал возле него на колени, положив темноволосую голову на подушку рядом с Джессикой. В комнате снова воцарилась тишина, и она попыталась подавить рыдания. Она нерешительно дотронулась до головы Николаса, пропуская его густые волосы сквозь пальцы, не понимая своего желания успокоить его, но не в силах противиться этому порыву. Он мелко задрожал от прикосновения ее рук, и она почувствовала терпкий аромат его влажной от пота кожи, ощутила ее мужскую шероховатость и поняла, как он был возбужден. Но он остановился; он не взял ее силой, и она чувствовала, как исчезает его враждебность по отношению к ней. При всей своей неопытности она достаточно знала о мужчинах, чтобы понимать, что для него это было настоящим мучением — остановиться, будучи настолько возбужденным, и она была очень благодарна ему за это.
Николас медленно поднял голову, и она затаила дыхание, увидев напряженное, мрачное выражение его лица.
— Поправьте платье, — хриплым голосом произнёс он, — или будет слишком поздно.
Джессика поспешно завязала бретели платья и одернула подол. Она хотела сесть, но Николас находился так близко, что это было бы неловко, поэтому она осталась лежать на подушках, пока он не подвинулся. Он устало провел рукой по волосам.