— Ваше эго должно быть огромным, — заметила она, потягивая вино. — Похоже, вы никак не можете поверить в то, что не нравитесь мне. Очень хорошо, если для того, чтобы избавиться от вас, мне придется сделать то, чего вы хотите, то вы можете отвезти меня домой, мы поднимемся наверх, и вы сможете удовлетворить ваши небольшие странные потребности. Это не потребует большого усилия, и оно стоит того, чтобы вы оставили меня в покое.

Как только эти слова сорвались с ее губ, Джессика едва не вскочила от удивления к самой себе. Боже мой, как ей удавалось казаться настолько спокойной и равнодушной и произнести при этом такие ужасные слова? Что же она будет делать, если он согласится? Она не собиралась ложиться с ним в постель, даже если ей придется поплатиться за это своей глупой головой и устроить скандал, после которого они оба будут вынуждены покинуть страну.

Его лицо каменело по мере того, как она говорила, а глаза начали сужаться, пока не превратились в щелочки. Она почувствовала сильное желание поднять руки, чтобы защитить лицо, хотя он не пошевелил ни одним мускулом. Наконец, он заговорил, с трудом выдавливая слова сквозь зубы:

— Вы, холодная, маленькая сучка, вы заплатите за это. Прежде чем я закончу с вами, вы пожалеете, что вообще открыли рот, и принесете мне извинения за каждое свое слово. Пойти с вами наверх? Сомневаюсь, что мне придется долго этого ждать!

Она должна уйти, должна сбежать от него. Джессика без раздумий схватила свою сумочку и сказала:

— Мне нужно в дамскую комнату…

— Нет, — отрезал он. — Вы никуда не пойдете. Вы останетесь сидеть здесь, пока мы не закончим с ужином, и после этого я отвезу вас домой.

Джессика сидела неподвижно, сердито глядя на него, но ее враждебность, казалось, не беспокоила его. Когда принесли их заказ, Николас невозмутимо принялся за еду, как будто все было совершенно спокойно и нормально. Она тоже пожевала несколько кусочков, но нежный ягненок с тушеной морковью комом застрял в ее горле, и она не могла проглотить его. Джессика сделала еще глоток вина, и ее снова ослепила вспышка камеры. Она быстро поставила на стол бокал и, побледнев, отвернулась.

От его внимания ничего не ускользало, даже когда казалось, что он ни на что не обращает внимания.

— Не расстраивайтесь из-за этого, — прохладным тоном посоветовал он. — Камеры повсюду. Они ничего не значат, просто им нужно чем-то заполнять свои бессмысленные бульварные газетенки.

Джессика не ответила, но вспомнила предыдущую вспышку, когда он так грубо поцеловал ее. Она почувствовала тошноту при мысли о том, что эта фотография займет всю первую страницу светской хроники.

— Вы, кажется, не возражаете против того, чтобы быть объектом сплетен, — выдавила она из себя, и, хотя ее голос был немного напряженным, ей удалось произнести слова, а не захлебнуться в рыданиях.

Он пожал плечами.

— Это вполне безобидно. Если кто-то действительно заинтересован в том, с кем я ужинал или кто остановился поговорить за нашим столом, то я не возражаю. Когда я хочу уединения, то не иду в общественное место.

Джессика задалась вопросом, а был ли он когда-нибудь объектом таких лживых сплетен, какие пришлось пережить ей. Хотя в газетах всегда упоминали о том, что он заключил сделку или полетел куда-то на конференцию, иногда прозрачно намекая о его последней «красотке», она ничего не могла вспомнить о его частной жизни. Он сказал, что живет на острове…

— Как называется остров, на котором вы живете? — спросила она, потому что эта тема казалась ей безопаснее любой другой, и она очень надеялась на то, что у нее будет время успокоиться.

Он насмешливо приподнял бровь.

— Я живу на острове Зенас, что означает подарок Зевса или, в более свободном переводе, дар богов. Конечно, я использую греческое имя этого бога, его римская версия — Юпитер.

— Понятно, — произнесла она. — Вы давно там живете?

Бровь поднялась еще выше.