Глава седьмая

Когда я, беспечно помахивая полотенцем, вошел в ванную, Мозес был уже там. На нем, поверх неизменного камзола, была нацеплена брезентовая куртка. На дубовой скамье перед душевой стоял маленький транзисторный приемник.

Мозес прижал палец к губам и под моим удивленным взглядом повесил куртку на крючок, потом крутанул до отказа кран с горячей водой и, подойдя к приемнику, медленно вывернул регулятор громкости. Приемник забормотал, а потом зашелся бодрой залихватской песней.

Мне уже было совершенно очевидно, что на эту странную встречу я явился совершенно зря и ничего хорошего ждать не приходится. Но снова всплывшие в памяти предположения дю Барнстокра насчет психического здоровья, а точнее, нездоровья господина Мозеса удержали меня от поспешных действий.

– Я – Альберт Мозес, – угрюмо объявил мой странный собеседник.

Шумела вода, надсадно сопел и выл радиоприемник, и я плохо расслышал его слова. Видимо, старик счел паузу слишком затянувшейся.

– Я Мозес, – в раздражении повторил он.

– А я Петер Глебски, – отозвался я.

– Нет! – отрезал он и, достав из кармана своего нелепого одеяния белоснежный платок, вытер пот со лба и шеи. – Вы не Петер Глебски, но я – Альберт Мозес. Тот самый, о котором говорится в этой вашей книжонке. Только я, к моему большому сожалению, все еще жив.

Я непонимающе уставился на него, а Мозес отхлебнул из своей чудовищной кружки и, на мгновение зажмурившись, как от острой боли, продолжил:

– Я не жду, что вы мне поверите. Но от остальных я жду этого еще меньше, поэтому беседую именно с вами.

Приемник взвыл и забормотал. Мозес наклонился к самому моему лицу, снова прижал палец к губам и указал круглыми, налитыми кровью глазами на дверь, из-за которой послышались голоса. Видимо, здравая мысль посетить перед сном ванную комнату одновременно пришла в голову едва ли не половине актерского состава, а возможно, и съемочной группы. Я без труда узнал Меба и унылого шалуна Симонэ, а через мгновение услышал и голос дю Барнстокра.

Симонэ, давясь от смеха, рассказывал, по-видимому, какой-то анекдот. И, судя по интонации и приступам дикого замогильного хохота, крайне неприличный.

Мозес отволок меня к самой дальней стене, почти под самый душ, и зашептал:

– На самом деле в книжонке вашей не все так, как было на самом деле. Ребята Чемпиона вовсе не расстреливали нас серебряными пулями. Это были иглы с какой-то нервно-паралитической дрянью. Бедняга Луарвик так и не пришел в себя. Он не прожил и часа после того, как нас загрузили в вертолет. Ольгу и Олафа они препарировали, как лягушек. Ольга была попроще, да и я как-никак знал, как она работает. Теперь такими же, как моя Ольга, только обоего пола, Чемпион комплектует свои бордели и агентства эскорт-услуг. Ты ведь уже догадался, что и моя госпожа Мозес, и Олаф не живые актеры?

Я недоверчиво нахмурился. В это время за дверью раздался мелодичный хрустальный смех Ольги. Она, видимо, спросила, не проходил ли здесь господин Мозес, «ее супруг и повелитель». Господин дю Барнстокр галантно и пространно ответил ей, что, увы, нет. А Мебиус высказал предположение, что господин Мозес находится в ванной. Но госпожа Мозес встретила это предположение с явным недоверием. Она задушевным голосом поведала окружающим, что в особняке на рю де Шанель у нее две ванны – одна золотая, а другая, кажется, платиновая, и, удовлетворившись произведенным эффектом, сообщила, что пойдет поищет господина Мозеса в другом месте. Симонэ тут же вызвался сопровождать ее. Что-то забормотал дю Барнстокр, ему коротко ответил Меб, после чего снова раздалось бормотание, изредка прерываемое сочувственными возгласами и цоканьем.

Мозес приложил палец к губам и вывернул ручку приемника, прибавляя звук. Приемник пел, ухая и свистя.

– Вы спросите, почему нет таких, как Олаф? – прошептал Мозес. Мне и в голову не могло прийти спросить такое, поскольку я все еще ничего толком не понимал, но я согласно покачал головой, и Мозес зашептал еще быстрее: – Олаф оказался им не по зубам. Сложная машина. Да и Луарвик погиб. Они пытались получить информацию от меня. Но я же ничего не понимаю в технике. Я знал только про Ольгу. Мне с ней нужно было как-то работать. Но остальное… Это все равно что взять в плен учителя пения, чтобы он построил ракетную установку.

Все эти чемпионы, машины, установки и учителя перемешались у меня в голове, и я наконец озвучил единственную связную мысль, оформившуюся в моем мозгу: