Павленко Тамара, девочка из нашего околотка, она жила на Ленина, 8, в здании магазина «Мелодия». До восьмого я её не знал, она училась в другом классе. Мы встретились в восьмом «Б». Нет групповых фотографий пятого, шестого, седьмого классов. Почему? Бог весть. Очень обидно. Вот когда уместны строчки из песни Эдиты Пьехи: «Чтобы жизнь повторилась сначала, загляните в семейный альбом». И в школьный тоже.
Был один неприятный случай в восьмом классе, связанный с Павленко Тамарой, эпизод некрасивый, где я совсем не смог проявить хоть какое мужское качество. Быть может, память восстановит подробности, многое забылось. А вот что сохранилось. Был зимний вечер. Двух подруг, двух Тамар, Павленко и Волочник мы провожали после школьной вечеринки домой. Почему их? Кто это мы? Мне кажется, что второй парень был Полтораков Сашка. Сначала мы проводили Волочник Тамару до её дома на перекрёстке Шаумяна и Батуми, а потом с Павленко возвращались, спускаясь мимо музыкальной школы. Тут навстречу шла какая-то семейная пара, мужчина и женщина среднего возраста, деревенского или рабочего типа. Мужчина, как положено, небритый, со щетиной двухнедельной давности, женщина кроткая, ни слова не сказавшая мужу. А тот, то ли, увидев русское лицо, то ли, услышав русскую речь, перегородил Тамаре дорогу, схватил её за плечи и грубо зарычал, что-то вроде «էստեղ ինչ էք կորցրել[30]». Тамара пыталась вырваться, я остолбенел, не понимая, как себя вести, страх быть побитым меня парализовал, я схватил мужика за рукав и силился оттащить в сторону. Баба его тоже, вроде как хотела мягко унять мужа. Мужик этот дёргал и тряс Тамару, пока та не закричала: «Отстаньте! Сейчас милицию позову!» Мне удалось встать между ними. Но прежде мужик успел плюнуть Тамаре в лицо. Длилось это недолго, короче, чем я попытался это всё связно изложить. Так, бесславно, ублюдочно, не проявив ни храбрости, ни быстроты реакции, ни смекалки, не воспользовавшись молодой резвостью, хотя бы просто схватить Тамару за руку и вмиг убежать, не крикнув грозно этому дяденьке ни единого грубого слова, ни խուժան, ни քու տի′րու հերը, ни մո′րդ բերանը[31], не двинув ему в челюсть, не оттолкнув, не свалив на землю, не набросившись на его бабу для равновесия, не сделав еще тысячу достойных вещей, которые можно было сделать, но на которые я тогда не был способен, — мы отвязались от назойливого негодяя, думаю, пьяного, у которого были свои счёты с русскими.
Вообще, видимо, самое место высказать мое наблюдение еще тогдашнего, школьного времени. Среди так называемого простого народа, а под этим термином я понимаю несколько критериев: деревенское происхождение, незнание русского языка, узость кругозора и ограниченность культурного пласта, — я часто встречал два типа агрессивных, националистически настроенных людей, у которых в ситуации конфликта или по пьяни проявлялась этническая нетерпимость. Одна нетерпимость — против русских, и это мне было тогда совершенно непонятно. Вторая — против азербайджанцев, очень понятная, но не разделяемая моей интернациональной душой. Здесь слово интернациональный я говорю без иронии, за ним стоит огромный пласт сложной темы, сопровождающей меня всю жизнь.
Итак, мы разошлись. Обидчики поднялись по Батуми, мы спустились до перекрестка и расстались. Самое обидное, что осталось в памяти, это то, что Тамара, после слов прощания добавила: «Мальчики, спасибо, что проводили», — без всякой иронии. Может, она тоже испугалась, возможно, бо́льших осложнений, чем небольшое потряхивание за плечи и плевок в лицо? Кто был со мной из парней, я пока не вспомнил. Кто мог быть, в принципе? Полтораков Сашка? Скорее всего. Но я прекрасно знаю, как беззаботно может память перетасовать персонажей разных событий, рокировать их из разных эпизодов, разных времен и, даже перемешать фрагменты живой жизни с картинками кино и литературы.
Был ещё один памятный случай, связанный с Павленко. В классе девятом, совсем неожиданно, Тамара позвала меня на свой день рождения к себе домой. Правильнее было бы сказать, пригласила Фауста и меня с ним. Мы побрели в Брюсовский[32] за подарком, ибо, как известно, книга — лучший подарок. Пожалуй, это было первый раз в моей жизни, чтобы я был приглашен в общество девушек-сверстниц, причем слабо знакомых по школе и что отличало ситуацию в русскую компанию, без присутствия родителей и всего того, что мне было привычно.
Мама сказала мне надеть белую сорочку, но я не мог. Просто не мог этого сделать, я бы слишком выделялся в белом. Я полез в корзину с бельём на стирку, вытащил оттуда тёмно-коричневую кофту, в ней и пошёл. «Այ տղա, ամոթ ա, արդուկած չի, հոտ ա գալիս[33]», — мамины аргументы не подействовали. Достаточно было с меня и того, что я был всегда чисто выбрит, чего не наблюдалось у Фауста. Я спросил Аську, сестру мою, как себя надо вести на вечеринке. Она провела маленький ликбез, как надо сидеть за столом, как угощать сидящую рядом девушку и что, пригласив на танец, надо рассказывать ей что-то веселое и увлекательное. Тр-р-р! Приехали. Что я могу такого рассказать, чтобы было увлекательно и смешно?
Всё, что мне удалось, а я топтался с Ирой Щедрой, новой девушкой из «А» класса, это расспрашивать значения некоторых слов (моя любимая тема по жизни — энциклопедический словарь). Фауст кружился с Андросовой Леной, смело прижимая её к себе. Там был ещё Бурцев Вова, парень из пятиэтажного дома, стоящего на улице Шаумяна вторым рядом, ближе к Батуми, 14, дома, который 7 декабря 88 года рухнул до основания, сложился грудой камней и обломков, как карточный. Бурцев потом женился на Тамаре.
Однажды я оказал Вове маленькую услугу. Их малютка заболела, нужно было какое-то лекарство, которое «достают», он обратился ко мне, я к Роберту Чилингаряну, тот извлек из ящика стола «последнюю» ампулу, которую «хранил для своих», ребёнок поправился. На радостях Бурцев хотел как-то отблагодарить, а поскольку от денег я отказался, что было совершенно естественно, он, заглянув из коридора в залу, заметил на экране нашего телевизора пятно, которое через год работы появлялось у всех цветных телевизоров третьего поколения. Он сказал, что они с приятелем «очищают» пятно электронным способом, и что нам почистят экран бесплатно. И влип!
Во-первых, когда ребята пришли и стали возиться с телевизором, в залу заглянул мой отец. У Бурцева челюсть отвисла. Он не знал, что Арам Сергеевич, профком и самый уважаемый человек станкостроительного завода — мой отец. И он мгновенно усек, что отец мой мог обратиться к настоящим заводским мастерам-электронщикам. Но было поздно, процесс, как говорится, был запущен. Папа, с лукавой улыбкой перехватил меня на кухне и говорит: «Это твои мастера?»
Но было ещё, во-вторых: наш телевизор к этому времени имел и другую поломку, изображение появлялось часа через два после включения, что-то в нем перегорело. Ребята сказали, что починят и то, и другое. Кто их за язык тянул? Часа через четыре, уставшие, без результата, не починив ни одно, ни другое, они ушли, поджав хвосты. Теперь телевизор вообще не запускался.
На следующий день отец пригласил из завода ведущих электронщиков (Вольдемар[34] о них говорил только восторженными фразами), и они, повозившись тоже немало, часа полтора, починили наш неудачный «Электрон».
Налбандян Артак ничего особенного в моей жизни не значил. Учился он средне, не помню, чтобы он говорил по-русски вне уроков. После окончания Кироваканского педагогического он сразу стал директором одной из армянских школ, кажется, 14-ой. И именно в его школе в один из Новогодних утренников случился пожар, загорелась ёлка, и Артак, спасая ученика, сам прилично обгорел, и, слава богу, всё обошлось.
И последний штрих от всезнающей Земфиры. Именно она, подводя при встречах этапные итоги наших судеб, говорила, что Артак зазнался, ни с кем не считается, не здоровается, в разговор не вступает и т. п.
И ещё один штрих от меня. Мы были ещё студентами, это было в каникулы после первого курса. Ко мне зашёл Яврик, но не успели мы перекинуться словом, неожиданно заявился Артак, раньше он никогда не бывал у нас дома. И давай нас подгонять, мол, поехали, я на машине. Мы выбежали и уселись в белую тройку[35]. А запомнилось это тем, что мама моя довольная и радостная смотрела, как её сын мужает, как его друзья тоже постепенно вступают во взрослую жизнь, уже кто-то на своей машине, и что они, друзьями, не в дом посидеть, а выезжают куда-то по своим делам. Эти проявления взросления радовали мою маму, я становился из домашнего мальчика мужчиной. И стал (бедная мама!)
Гогинян Таня — девочка-загадка. Не помню её голоса, не помню ни одного школьного эпизода с её участием, ни одного ответа у доски. Она училась скромно, на тройки. Только вот глядя на её фотографию в школьном альбоме, спустя годы, отмечаю про себя: «Какая милашка!»
С Дзюбой Толиком нас, несомненно, объединила фотография. Я делал только первые шаги в искусстве светописи, а Толик был опытным фотолюбителем. Он дал мне хороший учебник по фотографии, потрёпанную книгу без обложки и фронтисписа, кажется, это было известное руководство Микулина. Все мои познания и навыки практической фотографии я почерпнул из этой книги. В дальнейшем регулярно выписывал и читал журнал «Советское фото».
Ещё Толик любил говорить о драках. Он шёл в кино, только если там есть сцены потасовок. Он с восхищением рассказывал о городских драчунах и силачах, в частности, о моих друзьях детства со второго этажа, братьях Гагике и Гарике. Гагик был силач в буквальном смысле этого слова, гиревик, он однажды кого-то из парней схватил за ремень и поднял над головой на вытянутую руку. Толик был свидетелем этому. Гарик, в отличие от старшего брата, был задирой. Толик и его видел в драках, говорил, что Гарик беспредельщик, он бьёт без пощады. Все эти уличные потасовки нередко происходили у городского озера, и, видимо, Толик Дзюба там часто околачивался, он жил недалеко, в первых зданиях Лагеря[36].
Кличка Дзюдо к нему не приклеилась, хотя попытки были. Ещё Толик играл на гитаре, дружил с Ийахняном Славиком. Славик жил на Ленина, 14, какое-то время, год или два, учился с нами в одном классе, потом или отстал, или ушёл в рабочие. Сам Толик тоже учился весьма слабо, но руки у него были золотые. Он пошёл работать на станкостроительный завод и стал классным токарем. Классный токарь, как оказалось, это штучный специалист, способный выточить очень сложную деталь. Таких на заводе было человек пять-шесть, не больше. Они зарабатывали сдельно, и в месяц выходило больше пятисот рублей. Это было больше, чем зарплата генерального директора прецизионного[37], Эдуарда Самвеловича Григоряна. Эти все подробности в домашних беседах поведал мне отец, так что информация точная.
Последний раз я видел Дзюбу наверно в году восьмидесятом, случайно пересеклись на улице. Я спросил, не женился ли. Он ответил: «Зачем мне это? У нас хорошая компания друзей, мы каждые выходные выезжаем за город на природу, отлично проводим время!»
Серопян Асмик — белокожая миловидная пышка с большой грудью, которая всегда притягивала мой взор. Асмик мне запомнилась именно своими персями. Она была дружна с Минасян Карине. Увы, она рано умерла, не знаю от чего.