Разговаривая, мы вошли в церковь. Бывший храм, превратившись во Всемирный дворец борьбы за культуру, утратил многие свои характерные черты культового характера, вроде царских ворот и икон. Из прежних атрибутов в нем осталось только то, что коммунарам лень было оторвать или загадить. Посредине замусоренного зала, на месте алтаря, стоял грубо сколоченный стол, покрытый красным кумачом.

— Прости меня, товарищ, за партийную прямоту, но я до сих пор не знаю твоего имени, — сказал небритый.

— Называй меня просто, товарищ Алексей.

— А ты меня, товарищ Алексей, называй товарищем Августом Бебелем.

— Августом Бебелем? — удивился я, смутно вспоминая, что это какой-то немецкий социал-демократ девятнадцатого века. — Откуда у тебя, товарищ Август, такое интересное имя?

— Нравится? Я его взял в честь незабвенного товарища Бебеля. И тебе советую, товарищ Алексей, назваться более революционно. Можешь Карлом в честь товарищей Маркса и Либкнехта, или Францем в честь товарища Меринга.

— Я подумаю, товарищ Август, над твоим предложением.

Пока мы говорили с небритым Августом, продотрядовцы опустили бездыханного командира Леньку Порогова на каменный пол и толпились над ним, не зная, что делать дальше.

Как организовать Революционный трибунал не знал никто, включая меня. Пришлось импровизировать на ходу.

— Прикажи продотряду сложить оружие и сесть, — подсказал я Августу. — И пусть по очереди рассказывают о преступлениях командира и предлагают, как его наказать.

Сметливый коммунар тут же ухватил суть дела и принялся распоряжаться. Однако, так сразу осудить товарища Порогова у нас не получилось. В самом начале судебного процесса он очнулся после полученного сотрясения головного мозга и, ругаясь матерными словами исключительно половой направленности, попытался встать на свои нетвердые ноги. Мучения бывшего командира, ползающего по полу, вызвали большой насмешливый интерес у присутствующих, и его окружили плотным кольцом, хохоча и давая всякие бесполезные советы.

Командир, ничего не понимая в текущем моменте, отвечал грубыми словами и несколько раз становился на четвереньки, пытаясь из такой позиции встать на ноги.

Однако, каждый раз находился бессердечный сапог, мешающий ему подняться.

— Чего, Ленька, не встаешь? Вставай, сволочь, а то нам до стенки тебя лень тащить, — кричали бывшему командиру его прежние товарищи, спеша показать новому начальству свою преданность и революционную сознательность.

Однако, такое отношение не столько к самому товарищу Порогову, сколько к его малиновым галифе не могло не задеть товарища Августа, и он вмешался в издевательство над опальным командиром.

— Постойте, товарищи, — решительно сказал он, отгоняя от него очередного шутника в грязных сапогах, собирающегося ударить товарища Порогова по соблазнительно выставленному заду, — если этот контрреволюционер виноват, то мы его будем судить по всей строгости и расстреляем, а лупцевать его просто так не по повестке дня. Пусть он пока посидит в холодной и подумает о своей зловредной деятельности.

Совет авторитетного товарища оказался кстати, и униженного командира оставили в покое. Он уже начал понимать, что с ним произошло, перестал ругаться и, наконец, смог подняться на ноги.

— Это что же, товарищи, вы со мной такое делаете? — спросил он бывших товарищей уважительным голосом. — Думаю, что товарищ Шульман такое ваше ко мне отношение не одобрит!

Однако, это имя ничего не сказало не только мне, но и товарищу Бебелю и вместо того, чтобы испугаться, он посоветовал двум своим коммунарам отвезти бывшего командира в холодную. Те совет поняли и, заломив руки бывшему товарищу Порогову, который попытался этому сопротивляться, потащили его через царские врата вглубь храма,

Разоруженные продотрядовцы, чтобы зря не маячить на глазах коммунаров, тут же как-то незаметно рассосались, и мы остались с товарищем Августом Бебелем один на один,