– Мам, а нам путевку дадут?
– Дадут.
– Мам, а в какую смену?
– Размамкался, откуда я знаю – в какую?
– А ты проси в первую…
Уж так хотелось выбраться из проклятой мазанки, уйти от повседневной грязи на улице и огорода в поле. Она меня понимала, и чаще всего я выезжал именно в первую смену. В конце мая она приносила домой путевку с горнистом на лицевой стороне, а внутри – на одной стороне необходимые врачебные отметки, на другой обязательный перечень предметов, необходимых для пионерлагерной жизни (хотел написать лагерной, да в последний момент одумался).
Начиналась веселая суета: посещение поликлиники, магазинов, вещевого рынка на Сенной, где можно было приобрести то, чего нет в открытой торговле. Затем собирались в Рабочем саду, где сдавали путевку и определялись с отрядом. И наконец наступал день отъезда. Мы с небольшими заплечными мешками, а кто и с портфелем, приходили к клубу Сталина, где ждали подхода трамваев. Подходило сразу несколько. Нас грузили, и трамваи, трезвоня, без остановок шли с поворотом у Градусова на Московский вокзал.
Вспоминаю ту привокзальную площадь, совсем непохожую на нынешнюю. Во-первых, почти вплотную к вокзалу подходило трамвайное кольцо, оставляя лишь полосу для движения автомобильного транспорта. Во-вторых, гораздо обширнее и тенистее был сад, занимавший фактически всю ту площадь, со скамейками, какими-то будками и массой пассажиров, коротающих время до прихода своего поезда. Шум, гам, тарарам. А тут еще мы в таком количестве и с духовым оркестром. Никакой базар не сравнится с толчеёй и шумом, царящими во время нашего прибытия сюда. Наконец, подается состав, у каждого отряда свой вагон, номер которого указан в окошке. Но все равно находятся путаники, забирающиеся не в свой вагон, что выясняется при перекличке после отправления.
До Лютова путь недолгий, но достаточный, чтобы познакомиться и даже подружиться. С каждым годом друзей становилось все больше, а к классу седьмому получалось так, что весь отряд давно знаком друг с другом. Знакомство, к слову сказать, оказывалось настолько прочным, что, уже повзрослев, мы при редких встречах, радовались приятелям.
От станции Лютово до лагеря шли пешком, а это километра два. Правда, без вещей, их вез грузовик. Но все равно уставали, и не только от расстояния, но и от всеобщей сумятицы. А в лагере нас ждал обед, в первый день всегда вкусный и с каким-нибудь сюрпризом вроде мороженого. После обеда валились в кровати и засыпали, чего, конечно, никогда не случалось дома.
Горн будил на полдник, после которого обязательно следовал сбор отряда. Очень важный сбор, на котором распределялись должности: председатель совета отряда, звеньевой и, наконец, флажконосец – должность в лагерной табели о рангах последняя, хотя обладатель её шел впереди всех. Страсти разгорались нешуточные, ибо редкие, но все же имевшиеся круглые отличники продвигались пионервожатой на должность председателя. Мы же, в массе своей презиравшие таких «любимчиков», возражали, как могли, бузили и голосовали против. Это было представление!
Пионервожатая взывала к нашей совести:
– Мальчики, да как же так?
И не понимает, что само понятие «мальчики» для нас нечто в локонах, бантиках и кружевах – всё равно, что красная материя для быка. Мы шумим, выкрикивая фамилии дружков, знакомых и незнакомых, но не «мальчиков».
– Мальчики, вы же дезорганизуете всю работу, – старается она перекричать нас.
Но бесполезно, мы только удивляемся: взрослая, а не понимает, что нам никакая организация и не нужна, в лагерь мы ехали за свободой.
Я, не претендуя ни на какие должности, всегда оказывался среди бунтующих. На моей памяти только раз в жизни меня, пятиклассника, избрали флажконосцем. Должностью я тяготился и при любой возможности, то есть когда никто из старших не видит, таскал флажок под мышкой. А потому до конца смены в должности не удержался.
Лагерь наш находился в сосновом лесу на возвышенности, внизу бежала неспешно речка, не шире метров десяти, но и в ней купаться нам разрешали крайне редко, под строгим присмотром не более десяти минут с получасовым перерывом на загорание. Кругом тьма брусничников и множество ползучих гадов: ужей, медянок. Случались и ядовитые укусы, тогда укушенного срочно увозили на машине в город.
У меня они вызывали стойкое отвращение, но были ребята, которые спокойно носили ужей за пазухой, чтобы затем бросить их в окно девчоночьей палаты. Сразу визг, писк, а для нас потеха! Были и свои экспериментаторы от биологии. Эти, убив ужа или медянку, закладывали в муравейник. Несколько суток, и чулок из змеиной кожи готов. Оставалось только вытащить позвоночник.
Наши павильоны – обычные дощатые бараки, длинные – по двадцать коек по каждой стороне, крашенные легкой голубой краской, легко смываемой дождями. Так что вид к концу лагерного лета был у них не очень презентабельный.