– Какая мерзость! Пей ее сам! – Полезла в пакет: – Я для себя принесла хорошее красное вино. Буду его пить. И только чуть-чуть – я же за рулем. Штопор у тебя есть? Открой!

Наступал решающий момент. Когда Клим вышел на кухню за штопором, Жанна влила из флакончика в свою невыпитую рюмку водки жидкий клофелин. Рюмка осталась стоять на столе. Когда Клим пришел со штопором, открыл бутылку вина, налил ей, она подняла бокал, чтобы чекнуться, Он стал, было, снова наливать себе водки, но тут увидел ее недопитую, почти нетронутую рюмку со следами губной помады, мерзко ухмыльнулся, поднял и залпом ее выпил. Она тоже сделала один глоток вина, потом, глядя прямо ему в глаза, начала медленно расстегивать платье. У Клима загорелись глаза, от развязал пояс на халате, но буквально через несколько минут повалился боком на диван и захрапел.

Теперь Жанне предстояло сделать самое страшное. Она натянула нитяные перчатки, взяла на кухне длинный и острый нож для стейков, потом, вернувшись в комнату, нащупала межреберье слева от грудины и, навалившись на рукоятку, боком воткнула нож между ребрами в сердце. Конвульсии передернули все тело Клима, ноги его забились, но это быстро кончилось, хотя было очень страшно, и Жанна с трудом удержалась, чтобы не колоть его снова и снова. В последующие несколько минут она тщательно стерла со стола все вероятные отпечатки, бутылку вина и бокалы положила в пакет, чтобы забрать с собой. В это самое время раздалась разнузданная мелодия из лежащего на столике мобильного телефона Клима, и от неожиданности Жанна вздрогнула. Мелодия играла очень долго. Никак не останавливалась. Она выключила мобильник и положила его себе в карман. Уничтожение мобильника, понятно, ничего не решало, поскольку все соединения могли быть установлены через компьютер провайдера, однако, он говорил, что номер зарегистрирован не на него. Все равно нужно было придумать достоверную версию, почему он ей звонил и зачем. Это было преодолимо, хотя тут она представила себе вопросы следователя: "Вам знаком некий гражданин Климов? И откуда вы его знаете, когда видели в последний раз и при каких обстоятельствах? Нам известно, что вы проходили свидетелем по делу убийства…" Прошлое и тут неумолимо перло изо всех дыр, как дрожжевое тесто из кастрюли. Потом она зашла в другую комнату и осмотрела письменный стол. Никаких видимых записей она там не нашла, но на всякий случай вынула у него из кармана куртки записную книжку и забрала ее. Взяла также все деньги. Еще раз посмотрела, нет ли где ежедневника с записями планов на день. Ежедневника не было. Видимо, Клим не относился к людям, подобным ее мужу, которые ведут ежедневники, буквально по часам расписывая весь свой день. Также не нашла она никаких видеокассет с записями. В доме вообще не было никаких кассет и даже видеомагнитофона не было – только DVD-проигрыватель. Компьютера тоже не было. Потом она надела темные очки, поправила парик, надвинула на лицо шляпку и с минуту постояла в прихожей, прислушиваясь, есть ли кто-нибудь на лестнице. Потом быстро вышла на площадку; никого не встретив, простучала каблучками по ступенькам вниз, выскочила на улицу и сразу же свернула внутрь проходного двора, там вышла уже спокойно на другую улицу – в поток людей, затем по мосту Ломоносова перешла через Фонтанку. Там Жанна выбросила в воду мобильник, уже спокойно прошла по улице Зодчего Росси и на площади Островского села в свою машину. Переоделась в машине, отъехала, потом остановилась, вошла в какой-то двор и выкинула там в мусорный бак пакет с одеждой, помадой, и отдельно – в другой бак – туфли и парик – все то, в чем кто-нибудь мог ее видеть на Разъезжей. Затем она поехала на север города. Там, оставив машину на стоянке, зашла в супермакет "Окей", что у метро "Озерки", и забрала из камеры хранения свою сумку, в которой лежал ее собственный мобильный телефон. Он был включен на бесшумный вибровызов. Только она взяла в руки сумку, как тут же там и зазудело. Трясущимися руками она стала рыться в сумочке, наконец, откопала, посмотрела на вызов: "Виталик".

– Але?

– Приветик, дорогая, ты где?

– Я? В "Окее"!

Тут же она подумала: зачем он звонит? Может быть что-то не так?

– А ты почему телефон не берешь?

– Не знаю, я звонка не слышала. Тут такой безумный шум.

– Когда приедешь домой?

– Через час-полтора.

– Пока.

И он отключился. Зачем звонил?

Она пошла в кафе и заказала кофе. Подумала, все ли было сделано правильно. И тут похолодела: все-таки было слишком много слабых мест: при желании несложно было вычислить ее телефон; а может быть, он кому-нибудь говорил о встрече. Все зависело от желания следователей. Вообще, наверное, стоило его задушить подушкой. Смерть тогда могла показаться естественной, но куда денешь клофелин?

Одна давняя ошибка юности, сделанная в один неудачный день, тащила за собой целый ком проблем, который, как снежная лавина, засасывал ее и не уменьшался, а только разрастался. Вдруг муж уже знает, чего это он звонил? Убивать мужа никак в ее планы не входило. Муж ей нравился сам по себе. Выходили же и раньше бывшие проститутки замуж и жили счастливо. У них в своем роде тоже был важный и полезный для семейной жизни опыт. Не нести же это проклятое клеймо через всю жизнь. Это же несправедливо!

Потом некоторое время она еще походила по супермаркету, на кассе увидела и купила тест на беременность. Там они всегда лежали рядом с презервативами. Почему купила? Что-то такое она вдруг в себе почувствовала. Потом она поехала на прием к терапевту. Этот терапевт и был Борисков. Они довольно мило побеседовали. На прощание Борисков сказал ей: "Вы уж очень не переживайте, все у вас будет хорошо!"

Кстати, Борисков ничего в Жанне проституточного не разглядел, разве что, если бы кто предупредил, то заметил бы в ней некоторую излишнюю яркость. А вот Жизляй наверняка бы определил бы сразу. Он утверждал, что хоть дешевую проститутку, что хоть даже очень дорогую видно сразу. То ли форма какая-то у них принята, то ли профессия накладывает отпечаток на манеру одеваться и на стиль поведения. Это находит отражение на лице, в манерах и походке. Так же художники любят отращивать длинные волосы, носить береты и в больших количествах пить водку. Борисков же в проституции не разбирался вовсе, но у него был один знакомый дерматовенеролог Питюнин Валера, который написал целую кандидатскую диссертацию по связи проституции с распространением заболеваний, передающихся половым путем. Питюниным были получены довольно любопытные факты. Борискову было неизвестно, как он собирал эти данные, сам, что ли ходил по вокзалам и улицам, но материал получился интересный и впервые Борисков увидел такое живое внимание к докладу, где эти результаты были представлены. Для усиления интереса Питюнин вставил туда и любопытные фотографии. Он установил, что наиболее активными являются вокзальные проститутки, и именно там, на вокзалах, кстати, в основном и обитают путаны подросткового возраста. Он считал, что главная причина запрета легализации проституции была даже не моральная, а скорее материальная. Делая проституцию легальной, государство как бы автоматически ставит ее под свою крышу, то есть она выходит из-под бандитской и сутенерской, и тут же сразу криминалитет теряет один из основных источников своих доходов.

Социальных вопросов, типа кто и как попадает в проститутки, Питюнин в своей диссертации не касался. Некоторые считают, что проституция – далеко не всегда следствие нужды, нередко это состояние души и любимая работа. Например, многие девушки хотят зарабатывать на жизнь, работая моделями – то есть демонстрировать на себе одежду и косметику, хотя ведь нередко это означает, что приходится продавать и свое тело. К тому же тут присутствуют элементы так называемой "красивой жизни": мишура, типа ресторанов, ночных клубов, огней и грохочущей музыки, табачного, алкогольного, а нередко, и наркотического угара. Запах дорогих духов, искаженные оргазмом лица мужчин, брызги семени на подбородке. Борискову как-то такая женщина на приеме попалась, явно помешанная на сексе, может быть, даже не и проститутка, а просто гулящая, отдающаяся за ресторан, коктейль или просто из мимолетной симпатии. С первого взгляда она казалось красивой, однако лицо ее было бледным даже сквозь нанесенный искусственный загар и отдавало нездоровой желтизной. Глаза ее были густо накрашены, а ногти покрыты черным лаком, что придавало им неряшливый вид. Что-то в ней было не так. Она даже и на приеме кокетничала. Специально разделась абсолютно догола. Влагалище ее было раскрыто, как хичный цветок. Борисков с любопытством смотрел на нее. Интересно, что бы она посчитала за счастье? Одеть на голое тело норковую шубу, облиться французскими духами, нюхнуть кокаину, оттрахаться во все дырки, отсосать у десяти мускулистых мужиков, заглотить литр спермы и умереть от оргазма?

Сотни мужчин сливали в нее свое семя. Даже если, предположим, в большинстве случаев они использовали презервативы, утечки при таком потоке вполне были возможны. Борисков хотел спросить у гинекологов, возможно ли оплодотворение сразу двух яйцеклеток семенем от двух разных отцов, то есть зачатие близняшек от разных папаш. Это было бы прикольно. Всезнайка Жильцов на данный вопрос внятно ничего ответить не смог, потому что прочитал руководство только по внутренним болезням, а не по акушерству и гинекологии. Но утверждал, что будто бы вычитал где-то в прессе, что какая-то генетическая информация в женщине от предыдущих мужчин действительно задерживается, и что в детях от второго мужчины якобы вполне могут проявиться черты первого. Как-то там все это логично объяснялось. Мол, именно поэтому этот треклятый вопрос девственности и верности в прошлом блюли очень свято. Борискову это утверждение показалось сомнительным, он так и сказал:

– Чушь!