37

Он подошел! По-французски, очень вежливо, пригласил меня. Я держалась даже немного скованно. Боялась, как бы Сабире не заметила, что я… что я уже люблю его!.. Ведь она такая опытная, все замечает.

Но все получилось как нельзя лучше. Я видела, он идет ко мне. И тут как раз к моей Сабире приблизился не кто иной, как ее собственный супруг — Ибрагим-бей. Он озабоченно сделал ей знак. Она поднялась, подошла к нему и оба вышли из гостиной. Немного странно — мне показалось, они ждали этого припозднившегося гостя, а теперь будто и не обращают на него внимания. Или все это — мои натянутые нервы?

Танец. Его рука легла на мою талию. Я ощутила такое нежное тепло, так мучительно мне сделалось от этой нежности. Захотелось прижаться к его груди, по-детски обхватить руками его шею; шепотом, сбивчиво признаваться: «Это ты… ты! Наконец-то! Я так ждала тебя!» Но, разумеется, ничего подобного я делать не стала. Наоборот, я словно окаменела, застыла, движения и жесты были чрезмерно сдержанными. Я опасалась малейшей порывистости, боялась выдать себя, неосторожно раскрыть свои чувства.

Музыка помогала мне правильно двигаться. Моя согнутая в локте рука касалась его плеча. Меня пьянил его запах — прохладный аромат какого-то мужского лосьона или одеколона смешивался с этим нежным теплом, нет, даже каким-то нежным жаром, исходившим от его лица и шеи.

Я не поднимала глаз, не могла поднять. Но мне казалось, я чувствую его взгляд. Мы не сказали друг другу ни слова.

Танец кончился. Он вежливо проводил меня к дивану, где я до того сидела. Сабире уже заняла место рядом со мной.

Он отошел. У меня кружилась голова. Я потеряла его из вида. Что он мог подумать обо мне? Молчаливая, скованная. Он мог счесть меня дикаркой. Но он обратился ко мне по-французски. Значит, я похожа на женщину, которая говорит по-французски, знает иностранные языки. А может быть, он просто осведомлен о том, что я говорю по-французски? Ведь это он следил за мной. Наверное, он.

Вон он. О чем-то беседует с Ибрагим-беем. Тот улыбается, как-то ободряюще. А он стоит спиной ко мне. Как бы я хотела увидеть выражение его лица!

Он садится на прежнее место, на стул, у двери. Ибрагим-бей снова заводит граммофон. Меня приглашает тот офицер, что явно хотел познакомиться со мной. Я отказываю. Но тотчас мне приходит в голову, что если я буду так себя вести, остальные легко заметят мое отношение к незнакомцу. Все, буду звать его «незнакомцем».

Он идет ко мне. Кажется, я сейчас потеряю сознание. Он приглашает Сабире. В первое мгновение я чувствую, как веки набухают слезами детской обиды. Но уже спустя мгновение мне становится ясно: это он нарочно, чтобы никто не заметил, что он здесь из-за меня! Может быть, он даже уговорил Сабире и ее мужа привезти меня сегодня. Передо мной мужчина. Боже, Фасих-бей! Но я уже встала и положила руку ему на плечо.

Конечно, надо было дождаться, чтобы меня пригласил кто-нибудь другой. Думаю, ждать пришлось бы недолго. Какая глупость, какой опрометчивый поступок — танцевать с Фасих-беем. Вот он уже заговорил со мной. Не могу заставить себя вслушаться в его слова. Что подумает обо мне Незнакомец? Зачем этот противный Фасих-бей улыбается так пошло? Незнакомец может подумать, будто меня и Фасих-бея связывают какие-то близкие отношения! Я готова оттолкнуть Фасих-бея, бежать от него. Едва касаюсь его плеча кончиками пальцев, вся напряглась, вытянулась, как струна — лишь бы он не касался моей талии. Надо потерпеть, совсем немного. Что за бесконечный танец!

— Успокойтесь, Наджие-ханым, — голос Фасих-бея доносится словно бы издалека.

— Я спокойна, — откликаюсь с каменным лицом.

— Бедная девочка, вам нужно расслабиться, — звучат вкрадчивые слова.

Мне неприятна такая фамильярность. Кажется, я не подавала повода к такому обращению со мной. Очень хочется прямо высказать ему это. Но нет, не стану уподобляться ему и говорить оскорбительные слова. Не стану!

На самом деле я ужасно напряжена. Каких усилий мне стоит это мое спокойное, но не враждебное; нет, не враждебное выражение лица. Очень хочется пить.