Я еще раз прочла описание лесного села, в котором предстояло работать археологам.
Удивительно! Да ведь это же наше село, хотя название и не указано. Я прочла родителям это описание, но они довольно равнодушно ответили: «А мало ли таких сел по Советскому Союзу?»
Чтобы рассеять все предположения и догадки, я постаралась поскорее прочесть весь рассказ. Читаю, и вдруг описание места раскопок. И снова узнаю: да ведь это же у нас, за селом, этот древний холм — остатки княжества XIII века.
Бабушка не раз рассказывала мне и сестрам, что у нас на селе до войны работали археологи и что много воспоминаний у нее связано в этим. Было это в 1940 году. Не раз говорила она о том, как впервые познакомилась с членами археологической экспедиции, пела им старинные песни, рассказывала легенды и предания, раскрывала тайны врачевания травами.
…Читаю дальше — и вот полностью фамилия, имя, отчество — Магерина Прасковья Антоновна. Это она, моя бабушка!
С жадностью прочла я несколько страниц, которые были посвящены ей. Все подтверждается, все было так, как рассказывала бабушка. Назавтра я прочла ей этот отрывок из книги, изменив имя и фамилию ее. Думаю, что скажет, узнает ли себя? Она слушала внимательно, не прерывая. Когда я кончила, сказала тихо: «Валя, а ведь это про меня писано, правильно писано». «Так имя и фамилия не твои», — говорю я. «Это не обязательно, главное, что все правильно написано, все как было. А с фамилией — забылось, ведь столько лет прошло». Сказала и грустно так улыбнулась. Тут я ей и раскрыла, что ее фамилия, и имя, и отчество в рассказе названы.
Дорогая редакция! Очень хотелось, чтобы вы отдали это письмо Георгию Борисовичу Федорову. Ему, наверное, будет интересно узнать немного о судьбе своих друзей из далекого лесного села».
Вот что написала мне Валя:
«Уважаемый Георгий Борисович!
Пишет Вам внучка Магериной Прасковьи Антоновны — одной из героинь Вашего рассказа «В лесном селе» (из книги «Дневная поверхность»). Бабушка Параша еще жива. Ей уже 85 лет. Хотя старость и делает свое дело, но память у нее еще довольно ясная: она помнит много старинных песен, иногда нам, своим внучкам, пробует петь, хотя это не так-то ей легко. Нам всегда приятно послушать ее негромкий теплый голос. Живет она в семье дочери Р. С. Паниной. Бабушка любит вспоминать, как в 1940 году «археологи за селом горку копали» и как она им пела.
…Я пишу сейчас это письмо, а бабушка сидит возле меня и перевязывает пучки трав, заготовленных на зиму. «От всех ста болезней эти травы», — говорит она. Лишь изредка бросает на меня взгляд, скажет, чтобы я вставила от нее словечко, и продолжает перевязывать пучки. Бабушка очень хочет, чтобы Вы приехали к нам в деревню летом. «Будет о чем поговорить, что вспомнить», — говорит она. К просьбе бабушки присоединяемся и мы, все четыре ее внучки. Почему летом, а не зимой? Потому что зимой совершенно заносит снегом наше село. Высокие сугробы, как крепости, окружают дома, и от станции довольно трудно добраться до нашего заснеженного «замка». Мы будем очень-очень рады (особенно бабушка), Вы даже не представляете как, если Вы сможете ответить на наше письмо и на наше приглашение приехать.
Вот пока и все.
До свидания. С уважением
Долго я сидел над этим письмом, пытаясь разобраться в хаосе мыслей и чувств, которые оно породило во мне. Но все отчетливее и отчетливее, заслоняя остальное, выплывало ощущение фантастичности самого письма и того, что с ним связывалось и ассоциировалось.
Откуда оно, это ощущение? Может быть, оттого, что пришло письмо из моей студенческой молодости, из мест, с которыми были связаны действительно удивительные события? Может быть, лежит на письме отпечаток образа самой Прасковьи Антоновны — мудрой врачевательницы травами, сказительницы, в словах и действиях которой было столько загадочного и интересного? А может быть, дело в самом письме, может, на внучку перешло и проявилось в ней магеринское обаяние, сказочность не только того, что говорила Прасковья Антоновна, но и самой ее незаурядной личности?.. Так и не разобравшись, с непреходящим ощущением, что я вступаю в сказку, принялся я писать ответ Вале, Прасковье Антоновне в то далекое лесное село, в котором жил и работал тридцать лет назад.
Потом Валя писала:
«Добрый день, дорогой Георгий Борисович!
Боже мой, я никак не могла опомниться, когда получила Ваше письмо. У меня ведь не было никакой уверенности, что Вас мое письмо найдет, были только надежды, горячее желание, чтобы мое письмо обязательно Вас разыскало. И несмотря ни на что, я ждала, вся наша семья ждала Вашего ответа. И вот, наконец, я его получила…»
Оказалось, что Вале 18 лет, что ее родители — Иван Семенович Панин и мать Раиса Степановна, младшая дочь Прасковьи Антоновны, — колхозники. У Вали три родных сестры: Тоня, Нина и младшая Шура. А еще есть у нее двоюродная сестра Надя, дочь умершей старшей дочери Прасковьи Антоновны. Ей 19 лет.
Подумать только! Умерла старшая дочь Магериной, та 18-летняя девушка, к которой мы все студенты — участники экспедиции — были далеко не равнодушны. А десятилетняя девчушка Рая, младшая дочь нашей «колдуньи», которую я щелкал по носу и угощал конфетами, стала матерью четырех детей и с ее дочерью я начал такую интересную для меня переписку! И ей сейчас тоже 18 лет. Вот только я за это время стал на тридцать лет старше…