Как-то незаметно надвинулась зима. Нудные дожди столь долго и упрямо нагружали водой землю, что снегу даже обрадовались. Когда в одно прекрасное утро побережье проснулось засыпанное белой, сырой мукой, ребята веселились словно дети. И не важно, что под слоем снега по-прежнему чавкала грязь. Они с гоготом бегали друг за дружкой, перекидывались снежками, толкались и боролись. Все успели усвоить: здесь, на землях Валесты, снег — краткий гость. Тяжелые, низкие облака с ним наползали с полуночи, с родины. Южные края покорно белели под могучим ударом пришельцев, но утекал день, второй, на худой конец неделя, и от снежных заносов не оставалось и следа. Иногда их смывал бросившийся в контратаку дождь, чаще — исподволь растворяла почти незнакомая с морозами земля. Оттого набеги северных гостей всегда выделялись яркими пятнами в череде сумрачных, грязных зимних дней. И все же не покидало ощущение, что именно в этот раз юные поселенцы веселятся как-то особенно самозабвенно. Может, они действительно стали беззаботнее? Может, взрослея, учились ценить каждую минуту радости? Или же догадывались — многим увидеть следующую зиму не суждено?
Вроде бы Рокош и не разболтал никому об оброненных Шагаланом словах, однако над гердонезской колонией все отчетливее сгущалась атмосфера близкой войны. Об этом мало говорили, просто важные еще вчера хлопоты сами собой отдалялись на задний план, обжитой, уютный лагерь вдруг оказался временным пристанищем, а бытие целиком сосредоточилось в подготовке к сражениям. С уходом мессира Иигуира ученые занятия практически прекратились, вдохновитель невероятной затеи и так успел дать своим птенцам больше, чем иные университеты. Теперь лишь изредка хардаи собирали ребят на лекции. Мастер Кане обучал их принципам тайной войны, при которой многолюдству врага противопоставляются скрытность, подвижность и сила мелких отрядов. Именно таковым, на его взгляд, предначертано было стать грядущему походу. Мастер Очата излагал азы полководческого искусства. Здесь понимания встречалось куда меньше, ребята с трудом представляли себя командующими войсками на поле боя. Шагалану, правда, удавалось. Основное же время ребята тратили на тренировки. Чудилось, невозможно уплотнить и без того жесткий распорядок, но площадки взялись загружать еще активнее. Канула в прошлое осенняя путина, разбредались, ворча, крестьяне, привыкшие к помощи на полях, обиженно ныла из-за недогляда скотина. Каждый высвобожденный час пережигался в схватках, где, истекши потом, должен был кристаллизоваться в живую мощь.
Как ни старался Шагалан, полностью отдаться занятиям у него не получалось — львиная доля забот лежала по другую сторону пролива, в Гердонезе. Ватага Сегеша откочевала-таки на три десятка миль к юго-востоку. Сыграли роль не только пожелания союзников — под самый снег отчаянную попытку крупной облавы предприняли враги. Хоть и успел Кабо вывести повстанцев из дубравы, прежние убежища зримо показали свою уязвимость. Таким образом, предстояло, вдобавок к переселению, укрыться и от щупалец Гонсета. Пусть до срока. Обе задачи требовали средств — из-за пролива потащили золото. Обустроились благодаря подобной помощи быстро. Местные разбойники попробовали было возроптать по поводу бесцеремонности, однако гости подвернулись не в меру сильные. Кто-то из аборигенов, кто не забыл еще истинных целей своей борьбы, влился в ватагу, прочих попросту разогнали. Лесов здесь водилось меньше, зато работы — больше. Буквально под боком располагались и столица, и вероятный центр будущей войны. Опять же, для регулярно посещавших старика валестийских странников дорога сократилась на треть. Шагалан и Кабо теперь челноками непрерывно сновали из лагеря к Сегешу и обратно. Скоро нащупали спокойные пути, обросли полезными знакомствами, наладили связь. Пару раз, правда, сталкивались с излишне рьяными патрулями, тогда на смену серебру приходило оружие, решительно убиравшее все препятствия. В остальном, дабы не привлекать внимания врагов, повстанцы свернули до поры лихой промысел и другие громкие подвиги, однако их лазутчики с прознатчиками трудились не покладая рук. По всей причудливой паутине, сотканной атаманом и накрывавшей едва ли не полстраны, постоянно пробегали искорки сообщений. Пока юные гости кропотливо разбирались с грудой новостей, выискивая ценные крупинки, старик методично и упрямо продолжал наращивать сеть, штопал прорехи, протягивал свежие нити. Время от времени отдельные паутинки лопались, их следовало аккуратно обрезать и заменять. Наверное, Сегеш не слишком понимал планы своих таинственных союзников, но доверял им и старательно делал, что умел.
Осуществлялась и еще одна задумка, на которой особенно настаивал Шагалан: в объект невидимой охоты превращался их самый опасный враг — Бренор Гонсет. Его, привыкшего к роли хищника, ныне выслеживали десятки глаз. Любой заморенный крестьянин или льстивый слуга, что покорно согнул спину перед вельможей, мог оказаться соглядатаем. Словно чувствуя неусыпное внимание, наместник осторожничал как никогда. Он удвоил эскорт, расставил новые патрули, часто перекраивал маршруты, выезжал неожиданно и по ночам, а то и вовсе предпочитал хорониться под защитой стен Тьюнира. Тем не менее о всякой поездке и, главное, остановке цели в кратчайшие сроки сообщалось Сегешу. Несколько раз ситуация выглядела вполне удобной для нападения, но повстанцам не везло: как ни спешили донесения, кони мелонгов всегда выигрывали в проворстве. Однажды никого из разведчиков в ватаге не случилось, а без них, резонно счел атаман, атаковать латную свиту — чистое сумасшествие. Дважды наперерез Гонсету отправлялся Шагалан, еще раз — Кабо. Хромец хоть и отнесся к затее скептически, не сумел избежать общего увлечения. Они снова и снова опаздывали. Лишь отворенные конюшни да перепаханные копытами дороги встречали их появление. Целый месяц минул в рискованном и бесплодном азарте.
Перед самым Вознесением Великого Пророка неожиданно для всех отличился малыш Йерс. Как ни уютен был хутор Нестиона, парнишку явно тяготила размеренность оседлой жизни. Каждый приход Шагалана сопровождался унылыми вздохами и жалостливыми заглядываниями в глаза снизу вверх. Когда же юноша ненароком обмолвился о сравнительно благополучном состоянии ватаги, зазвучали прямые просьбы.
— Пусть жратвы чуть меньше, — канючил Йерс, — но не за бабьим подолом прятаться. И оружие, и опасности опять же… Ну, Шагалан!.. Ведь не просто так, я пользу принести смогу…
Чересчур отчаянно он, впрочем, не рвался — за окнами уже вовсю бушевала зимняя непогода, и угрозы побега впечатления не производили. Однако неожиданно вернуться в ватагу предложил сам разведчик: Сегеш нуждался в связных, заметно редевших усилиями мелонгов. Когда родилась идея испытать в нелегком деле ребятишек, тотчас вспомнили о Йерсе. Тот согласился моментально, колебания семьи Нестиона потонули в бурных восторгах истосковавшегося по приключениям бедокура.
В ватаге он действительно пришелся ко двору. На оборванного, голодного мальчугана стражники нечасто обращали внимание, иные, случалось, даже подкармливали горемыку. Спокойно отогревшись в караулке, наевшись и наслушавшись солдатской болтовни, Йерс пускался дальше, разнося весточки доверенным людям. Именно в караулке его и настигла внезапная суматоха. Осторожно высунулся в окно: посреди ночной тьмы копошились люди, два десятка закутанных в плащи всадников, угрюмых, молчаливых, ощетинившихся оружием. Легендарный черный отряд Гонсета!
На посту мелонги пробыли недолго, но из обрывка разговора стражников Йерс сумел уяснить, что путь их лежит в Гельнхорн, замок одного местного барона. Едва веря собственной удаче, мальчишка немедленно ринулся к лагерю Сегеша. Почти всю дорогу бежал, вымотался донельзя, зато уже к утру доставил бесценную весть. В тот момент в ватаге, согласно очередности, находился Кабо, он и возглавил вылазку к замку. Сразу надо сказать, все завершилось вновь безрезультатно: чем бы ни занимался Гонсет в Гельнхорне, ночи ему вполне хватило. Засевшие неподалеку повстанцы аккуратно выведали у слуг, что высокий гость и впрямь навестил барона на пиру в честь обручения его дочери, посидел несколько часов и уехал еще до рассвета. Говорили, будто остальные приглашенные лишь после этого вздохнули с облегчением, закатив грандиозную попойку.
То ли кто-то глупо пошутил над Йерсом, то ли его самого так зацепила неудача, только с тех пор в рьяности охоты с мальчишкой мог потягаться разве что Шагалан. В конце концов оголец вовсе, самовольно покинув лагерь, исчез без следа. Неделя прошла в волнениях, прежде чем, всеми похороненный, он внезапно объявился в ватаге. Оказалось, за эти дни постреленок ухитрился проникнуть в злополучный замок и даже пристроиться там на кухне. С его слов выходило: наместник удостоил барона визитом не ради застолья или за грандиозные подвиги, слуги сплетничали, будто причина в юной смазливой дочери хозяина. Гонсет вроде никогда не отличался особым сластолюбием, да, похоже, на склоне лет поддался увлечению. Теперь семейство в растерянности: с одной стороны, девушка уже обручена, ее жених занимается подготовкой к свадьбе, с другой… Как отказать в безделице всемогущему правителю?
— Он обязательно вернется, и не сомневайтесь! — убеждал Йерс горячо. — Хоть повесьте меня, если ошибусь! Этакую кралю да не отведать? Выберет минутку и вернется как миленький. Ну, на чем вам еще поклясться?..
Состоялся крайне оживленный спор. Все эти вынюхивания были, безусловно, дерзки, да и холопские пересуды не внушали доверия… однако впервые враг подарил возможность предугадать место своего появления. Вряд ли матерый зверь сохранит и в дальнейшем подобную щедрость, никакая похоть не вынудит его, забыв осторожность, навещать девицу вновь и вновь. Но первый-то раз!.. Йерс с пеной у рта кричал, что непременно следует устроить засаду. Старик Сегеш с сомнением качал головой, Джангес и Шагалан единодушно одобрили план Йерса. Неожиданно главным противником затеи выступил брат Торен. Посреди разудалых ватажных будней отшельник остался по-прежнему сдержанным и замкнутым, в вылазках почти не участвовал, чаще кашеварил, а основным своим занятием мнил опеку и обучение малыша. Теперь, когда его питомца подвергали нешуточной опасности, Торен воспротивился всеми силами. Яростным порывом он чуть не задавил молодежь, и лишь подмога Шурги склонила чашу весов на их сторону.
По решению атамана Йерс возвращался в замок. В то же время в близлежащей деревушке поселится одинокий странник, все имущество которого составит пара лошадей. При визите Гонсета, наверняка столь же стремительном, как и раньше, на счету будет каждая минута. Мальчишка кубарем понесется в деревню. Передав сообщение, он мигом бежит обратно отслеживать наместника, странник же вскакивает в седло и летит к Сегешу. Час хорошего галопа с подменой лошадей, капелька везения, и ватага поднимается по тревоге. Точнее, в путь трогается разведчик, застигнутый известием, да пара десятков повстанцев, для которых найдутся лошади. Дальнейшее рисовалось туманнее. С такими силами, разумеется, не велось и речи о штурме замка — требовалось укрыться где-нибудь рядом, подготовить западню на тракте. Когда, вкусив запретного, Гонсет покинет замок, его эскорт атакуют… Именно безумная атака вызывала у атамана наибольшие сомнения, однако Шагалан беспечно махнул рукой. По его словам, ватажникам надлежало только остановить врага, сковать солдат стрелами и копьями. Пока те не осознали, откуда ждать настоящей опасности, разведчик, улучив момент, врубится в строй охраны, проломит его и совершит задуманное. Остальным это не казалось такой уж немудреной задачей, но холодная уверенность юноши подкупала.
В целом план был неплох, единственной угрозой для него считалось возможное остужение Гонсета к пассии. Собственно, к этому все и шло. Один короткий зимний день сменялся другим, не менее сумрачным и сырым, а из Гельнхорна новостей не поступало. Заволновавшись, Сегеш даже выслал человека проверить, все ли в порядке. Гонец сообщил, что в замке и вокруг него ровным счетом ничего не происходит, повстанец по кличке Пепел изнывает от скуки и сосет свое пиво, а мальчишка почти не заглядывает, хотя регулярно появляется на стенах. Вытерпев еще с неделю, ватажники уже намечали сроки сворачивания дурацкой западни. Развязка, как и положено внезапная, подоспела немного раньше.
Накануне вечером Шагалан как раз прибыл в лагерь. Середина января, ночью и в плотно сбитом шалаше было довольно холодно. В этом смысле у юноши перед союзниками имелось явное преимущество — его обогревом по ночам активно занималась Танжина. Женщина, казалось, неплохо перенесла смену места обитания, смирилась с лишениями, стойко пресекала голодные поползновения мужиков. Про то больное состояние, в котором покинула селение Ааля, она забыла и теперь всецело сосредоточила силы и пыл на уходе за юношей.
Едва начинало светать, когда Шагалан высунул голову из-под грубо выделанной шкуры, заменявшей одеяло. Снаружи по ноздрям тотчас резанула стынь. Чуть ли не вся ночь прошла отнюдь не в отдыхе, и в сон клонило неимоверно. Но что-то определенно тревожило. С тоской вдохнув напоследок тепла подруги, отвел мягкую руку, обвившую грудь, выполз на холод, прислушался. Одинокое цоканье копыт, далекие, но, несомненно, возбужденные голоса, запаленный храп лошади. Отбросив остатки сонливости, юноша спешно оделся. Вообще-то в таких местах, где беда готова навалиться в любую минуту, полагалось бы спать в одежде, в обнимку с оружием, да только как это объяснить горячей, соскучившейся по ласке подруге? Подхватив сабли, откинул полог и выглянул на улицу. Лагерь еще дремал, заваленный грудами свежего, пушистого снега. Волна же беспокойства надвигалась с окраины. Оттуда торопливой походкой приближались трое, четвертый вел следом в поводу парящего боками коня.
Юноша, загребая рыхлый снег, пустился навстречу. Какими-то непонятными путями тревога разливалась по хижинам, из них одно за другим высовывались заспанные лица повстанцев. Судя по тому, что умышленно никто шума не поднимал, прямой угрозы лагерю не было, но долгая лесная жизнь, видимо, воспитала в людях нечто сродни интуиции разведчика. Пока Шагалан достиг четверки возмутителей спокойствия, рядом уже очутилось не меньше десятка человек, кое-как одетых, однако полностью вооруженных. Подошел взъерошенный Джангес, знаком погасил зарождавшийся гам.
— Что стряслось? — заговорил хриплым спросонья голосом. — Нешто западня сработала?
Один из четверых, высокий ладный парень, растерянно заозирался. Теперь Шагалан обратил внимание — он смотрелся так, словно чудом выбрался из лихой передряги. Мокрое, грязное платье местами висело клочьями, опухшее, помятое лицо приобрело синюшный оттенок, сам парень тяжело дышал и нетвердо стоял на ногах, поддерживаемый с боков спутниками. Те, конечно, тоже не отличались ухоженностью одежды и здоровым видом, зато явно провели основную часть ночи в укрытии и были, похоже, дозорными, первыми встретившими гонца.
— Не совсем так, — наконец выдавил парень.