III

Происшествие на улице Моль

По приезде в Париж Тарзан направился к своему старому другу, лейтенанту д’Арно. Моряк откровенно выбранил его за решение отказаться от титула и состояния, которые принадлежали ему по праву, как единственному наследнику его отца, Джона Клейтона, лорда Грэйстока.

— Вы поступаете безумно, мой друг, — сказал д’Арно, — так легко отказываясь не только от титула и положения в свете, но и от возможности доказать всем с полной достоверностью, что в ваших жилах течет кровь двух лучших семейств Англии, а не кровь дикой обезьяны. Невероятно, чтобы они поверили вам, — Джен Портер, по крайней мере. Еще тогда, в диких джунглях, когда вы, как зверь, разрывали зубами добычу, довольствуясь сырой пищей, когда никому не было ведомо ваше истинное происхождение, — я знал, что вы ошибаетесь, считая обезьяну своей матерью. А теперь, после того, как найден дневник с описанием тех ужасов, которые пережили ваши отец и мать, оставленные на произвол судьбы на диком африканском берегу, после того, как мы прочли строки о вашем рождении и, наконец, — а это самое неопровержимое доказательство, — открыли отпечаток ваших детских пальцев на страницах дневника, — мне кажется невероятным, что вы хотите остаться на всю жизнь все тем же безродным бродягой без имени и каких-либо средств к существованию.

— Мне не нужно лучшего имени, чем Тарзан, — ответил тот, — а вот средства к существованию, конечно, нужны. В первый и последний раз я использую вашу бескорыстную дружбу — подыщите мне работу.

— Ну вот, — усмехнулся д’Арно. — Разве об этом речь? Я говорил вам много раз, что моего состояния хватит на двадцать человек — и половина всего, что я имею, принадлежит вам. И если я отдам вам эту половину, разве она составит хотя бы десятую часть того, во что я оцениваю вашу дружбу, мой дорогой Тарзан! Разве ее будет достаточно, чтобы оплатить услуги, какие вы оказали мне когда-то в Африке? Я не забыл, мой друг, что только вы и ваша храбрость спасли меня от людоедов племени Мбонга. Вашему самопожертвованию обязан я исцелением от ран, которые нанесли мне дикари. Только впоследствии я узнал, что значило для вас оставаться со мною в логове обезьян в то время, как сердце влекло вас к берегу, где находилась любимая девушка. Когда мы, наконец, по пажи туда и узнали, что мисс Портер и ее спутники уехали — тогда только я начал понимать, чем пожертвовали вы ради меня. Разве все это можно оценить деньгами, дорогой Тарзан?

— Хорошо, — засмеялся Тарзан. — Не будем ссориться из-за денег. Я должен жить, а поэтому должен иметь их, но и независимо от денег человеку надобно иметь какое-нибудь занятие. Иначе я скоро умру от безделья. Что же касается наследственных прав, они — в достойных руках. Клейтон не похитил их у меня. Он уверен в том, что он — действительно лорд Грэйсток, к тому же больше соответствует этой роли, чем человек, родившийся в африканских джунглях. Знайте, мой друг, я до сих пор остался таким же дикарем, каким был раньше. Временами дикие инстинкты, таящиеся во мне, просыпаются и берут верх над всем тем, что дала культура и цивилизация. А затем — разве я мог лишить любимую женщину состояния и положения в свете? Ведь брак с Клейтоном обеспечил ей и то и другое, чего не в силах был сделать я — не правда ли, Поль?

— Вопрос о моем происхождении не столь важен для меня, — продолжал он, не ожидая ответа. — Я убежден, что для человека ценно только заработанное им самим — его руками и его умом. А потому для меня так же дорога обезьяна Кала, воспитавшая меня, как и та женщина, которая дала мне жизнь. Кала была всегда так нежна ко мне: она прижимала меня в детстве к своей волосатой груди, защищала от диких обитателей леса, она любила меня настоящей материнской любовью… И я любил ее, Поль, не отдавая себе отчета в этом, до тех пор, пока отравленная стрела черного воина из племени Мбонга не отняла ее у меня… Я был тогда еще ребенком. Я упал на ее труп и плакал так, как может плакать ребенок по своей матери. Вам, мой друг, она показалась бы диким, безобразным животным, но я находил ее прекрасной. Любовь преображает все в наших глазах. Вот почему я рад считать себя сыном обезьяны.

— Я восхищен вашей верностью, — сказал д’Арно, — но, поверьте мне, придет время, когда вы пожелаете воспользоваться вашими законными правами. Но будет ли это так же легко, как теперь, — неизвестно. Имейте в виду, что только профессор Портер и мистер Филандер, — одни на всем свете, — могут засвидетельствовать, что маленький скелет, найденный в хижине вместе с останками вашего отца и вашей матери, принадлежал детенышу человекообразной обезьяны, а не последнему отпрыску рода Грэйстоков… Это показание чрезвычайно важно. Оба они уже старики. И вряд ли проживут еще много лет… Не кажется ли вам, что мисс Портер, узнав всю правду, расторгнет свой брак с Клейтоном? Вы легко можете вернуть себе титул, состояние, наконец, ту женщину, которую вы любите, Тарзан! Задумывались ли вы над этим?

Тарзан покачал головой.

— Вы ее не знаете, — сказал он. — Ничто не привяжет ее к Клейтону сильнее, чем несчастье, которое обрушится на него. Она — южанка, а южане гордятся своей верностью.

Две следующие недели Тарзан посвятил изучению Парижа. В дневные часы он бродил по библиотекам и музеям, зарывался в книги и с жадностью их пожирал. Его потрясла глубина и бесконечность открывшегося перед ним мира науки, для овладения которым человеческая жизнь слишком коротка. Он посвящал занятиям свой день, отдыху и развлечениям — ночь.

Его увлекла новизна существования. Затаив в глубине своего сердца горечь утраты, Тарзан предался науке и развлечению, — двум крайностям, которые могли заставить его позабыть прошлое и перестать думать о будущем. Сидя однажды в мюзик-холле над рюмкой абсента и любуясь искусством танцовщицы, Тарзан почувствовал чей-то недружелюбный взгляд, устремленный на него из толпы.

Выходя из мюзик-холла, он уже успел забыть об этом и не заметил человека, который при его появлении скрылся в тени ближайшего подъезда. Тарзан на сей раз возвращался без своего неизменного спутника д’Арно. Следивший за ним человек поспешно перебрался на другую сторону улицы, обогнал его и скрылся в темноте. Тарзан свернул на улицу Моль, своей пустынностью и тишиной привлекавшую его после шумных и суетливых кварталов Парижа.

Вам, должно быть, знакомы темные углы и мрачные дома этой улицы, а если не знакомы, то от полицейских агентов можно узнать, что нет другого места 8 Париже, по которому было бы столь опасно ходить ночью. Тарзан уже углубился в нее, и вдруг внимание его привлекли стоны и крики о помощи, раздавшиеся из окон третьего этажа. Голос принадлежал женщине. Прежде чем крики затихли, Тарзан успел взбежать по лестнице.

В конце коридора была настежь раскрыта дверь. Оттуда-то и раздавались крики. В следующее мгновение Тарзан оказался в тускло освещенной комнате. Керосиновая лампа стояла на камине, бросая слабый луч света на скудную обстановку.

В комнате находилось несколько мужчин и только одна женщина. Ей было лет под тридцать, на лице следы страстей и пороков. Она стояла, прислонившись к стене, положив руку на грудь.