Макеев, прищурившись, посмотрел мне в глаза и кивнул:
— Хорошо. Что требуется от меня?
— Почему вы согласились так быстро? — спросил я.
— Ну, у вас все на лице написано. А я привык это написанное считывать. Иначе как бы я работал с людьми как источниками информации? Хотя… До сих пор я считал, что мои способности — не более, чем проявление профессионального опыта и интуиции. А теперь даже не знаю… Ваш медкомплекс нашел, что мой ментальный потенциал несколько выше, чем у березового полена. Мда… Никогда не думал, что мог бы выступать со сцены с «психологическими опытами»… Интересно, какой уровень ментоактивности нашел бы ваш комплекс у нашего экстрасенса Сазонова?
— Вы очень вовремя вспомнили о Сазонове. Мы к нему еще вернемся. Но давайте по порядку. Я бы не стал недооценивать роль интуиции. Тем более — опыта.
— Странная штука — опыт. — задумчиво проговорил полковник. — Был в нашем спецназе ГРУ Паша Зелинский, подрывник. Большой талант. Он всегда так по-детски радовался, когда
— Да, опыт. Конечно. — я в недоумении пожал плечами, ожидая продолжения.
— Конечно, конечно… — повторил за мной Макеев. — Вот только опыта он набирался совсем в другой сфере. Если и работал с людьми, то — не так, как я, — иначе.
— Павел Егорович, думаю, ему пригодился его опыт. Товарищ Зелинский… виноват, отец Порфирий, привык скрупулезно и тщательно выполнять свою работу. Вкладывать в нее душу. Сменив сферу деятельности, остался верен своим принципам. Инвариант!
— Да… Наших ребят он всегда учил заострять свой ум, с предельным вниманием относиться к любым, на первый взгляд, пустякам, которые подворачиваются нам под ноги на пути, как, например, пустая банка из-под колы на заднем дворе супермаркета. Теперь тому же учит и прихожан. Не знаю… Наши-то понимали, что любая мелочь может стать последней в их жизни. А вот доходит ли такая наука до московских обывателей…
Макеев тряхнул головой, и вопросительным взглядом посмотрел на меня. Я кашлянул и продолжил экскурс в нейрооборудование.
— Павел Егорович, ваш индекс D10 практически ничего в реальной жизни не дает. Так что, если вы вдруг засомневались в вашем таланте, опыте, навыках, хочу вас заверить. Ваши заслуги — плод вашего труда и терпения, а не какого-то колдовского «допинга». И кстати, если кто-то и последовал заветам вашего подрывника, так это — вы.
Макеев испытующе вздернул бровь.
— Именно так, — продолжил я, — Вся ваша контора уже несколько недель знала о необычных способностях Лены Стерпеховой. Но кто принял это всерьез? А вы сразу поняли, что с этого момента вся наша жизнь необратимо изменилась, и надо пользоваться любой возможностью, чтобы вникнуть в это новое как можно глубже. Не поступаясь принципами, конечно. Однако, вы не побоялись вступить в конфликт, если не с присягой, то с кругом друзей и соратников.
Полковник хитровато взглянул мне в глаза и медленно кивнул. Я продолжил.
— Но вот что мне непонятно. Я и с детства привык уважать старших, а в патриархальных мирах, которые посетил, стал еще почтительнее к сединам.
Макеев тонко улыбнулся, но ничего не сказал.
— Но вы, почему-то не только сами относитесь ко мне как к равному, но и меня провоцируете на такое же к вам обращение. Вы как-то раз уже намекнули мне на это.
— Да, был такой разговор… Не знаю, сколько времени по своим биологическим часам вы провели в своих путешествиях, но сейчас вам явно не двадцать с хвостиком. Я вижу в вас три слоя опыта. Первый — обычный опыт искателя приключений, повидавшего жизнь. Тут вам лет тридцать пять. Второй — опыт приобщения к знаниям, которые скорее умудряют сердце, чем изощряют ум. Тут — не знаю, десятки лет, если не сотни. Наконец, опыт ответственности за других. И в этом вы равны мне. Но при всем том, сохранили ребяческую удаль и бесшабашность, которой и я бы не постыдился, если бы обнаружил ее в себе.
Я покачал головой, делая вид, что деликатно уклоняюсь от комментариев.