Жена Пуэнте упала в обморок. Сам Пуэнте начал произносить речь, словно у себя в Палате депутатов. А я вышла из комнаты.

Возле машины Тирсо стояла Лусина. Хуан обнимал ее за плечи.

— Где он? — спросила я.

— Там, внутри, но вам лучше его не видеть, — ответил Хуан.

Я открыла дверцу и увидела его голову. Я погладила его волосы, слипшиеся от крови. Закрыла ему глаза. На воротнике и рубашке была кровь. И пулевое отверстие в затылке.

— Помогите отнести его в дом, — попросила я.

Вместе с Хуаном, шофером Тирсо и Лусиной мы отнесли его в комнату с папоротником и уложили на кровать. Потом я попросила их выйти. Не знаю, сколько я просидела рядом на корточках, глядя на него. Потом в комнату вошли Андрес и Бенитес.

— Я же предупреждал! — воскликнул Андрес, приближаясь к смертному ложу Карлоса. — Почему ты меня не послушал?

— Мы похороним его в Тонансинтле, — сказала я, вставая с края кровати и направляясь к двери.

Я вышла из комнаты. В галерее было темно, но света все же хватало, чтобы не натыкаться на вазоны с цветами. Гостевые комнаты помещались на третьем этаже, рядом с фронтоном и бассейном. Здесь, конечно, было освещение, но два дня назад мы с Карлосом его испортили, чтобы я могла подниматься к нему незамеченной. Дети спали на втором этаже, а на первом — только Андрес и я. Таким образом, от комнаты с папоротником до нашей спальни мне предстояло пять минут пути по лестницам и коридорам. Я уверенно шла сквозь темноту, ведь мне было не впервой ночью ходить по дому, пересекла сад и направилась в свою комнату. Там я расчесала волосы, надела черное пальто и отправилась на кухню в поисках Хуана. Он отвез меня к гробовщику Гайоссо.

— Вы могли бы позвонить, сеньора, — сказал сонный гробовщик, стараясь казаться любезным.

— Мне нужен деревянный гроб — просто деревянный, без всякого железа, без черных финтифлюшек и без креста, — заявила я.

Гроб прибыл к девяти часам утра. А уже к одиннадцати мы все были в Тонансинтле. Ярко светило солнце, на кладбище толпился народ. Бенитес пригласил музыкантов, студентов консерватории, партийных деятелей. Из Мехико прибыл Кордера. Он шел за гробом рядом со мной.

У кладбища в Тонансинтле не было ограды; оно располагалось рядом с церковью, на склоне холма. Было второе ноября — день поминовения усопших, и у многих могил собрались родственники, принеся с собой цветы, горшочки с моле, хлеб и сладости. Я велела собрать все календулы с того поля, где мы с ним были позавчера; получилось никак не меньше пятисот букетов. Я распределила их между свитой Бенитеса и рабочими, приехавшими вместе с Кордерой. Каждый должен был возложить цветы на могилу Карлоса.

Могильщики поставили деревянный гроб с его телом возле свежевырытой могилы. Андрес, встав возле гроба, произнес речь:

— Товарищи трудящиеся, дорогие друзья! Карлос Вивес пал жертвой тех, кто не желает, чтобы наше общество пошло по пути мира и согласия. Мы не знаем, кто оборвал твою жизнь, твою прекрасную жизнь, кто решил, что твоя жизнь представляет для него опасность, но не сомневаемся, что он заплатит за свое преступление. Гибель такого человека, как Карлос Вивес — потеря не только для меня, моей семьи и друзей, для тех, кто его любил; прежде всего, это невосполнимая потеря для всего общества. Я мог бы бесконечно перечислять все его качества, которыми он служил своей родине, и все те труды, которыми он обогатил дело революции. Но не могу, скорбь сжимает мне горло. 

И так далее, и тому подобное.

Потом выступал Кордера. Происходящее казалось совершенно нереальным, как будто я смотрела кино.

— Карлос, — начал он. — Ты навсегда останешься в наших сердцах как человек безупречной честности, ума и отваги. Мы не собираемся молить о правосудии, мы сами его свершим. Ты отдал жизнь во имя нашего дела. Мы знаем, кто повинен в твоей гибели: это дело рук сильных мира сего, тех, кто владеет оружием и тюрьмами. Тебя убил не бедняк, не рабочий, не студент, не ученый. Нет, тебя убил вождь, тиран, угнетатель народа, стоящий у власти...

И так далее, и тому подобное.