Прежде Абдул-Гамид надеялся, что худшее случится уже после его смерти, и изо всех сил тормозил бег неумолимого времени, но, видимо, на небесах решили, что пришло время конца света, и выпустили в мир тех, кто должен изменить его до неузнаваемости, и Османская Империя станет одной из жертв этих изменений. И русский император Михаил, сочетающий храбрость льва, хитрость лисы, прозорливость орла и терпение змеи – один из могильщиков всего того, что было дорого последнему турецкому султану. Но сначала выступят те, кто попытается спасти Османскую империю, а вместо того окончательно ее погубят. Что же – он старый человек и ему уже все равно. А кроме того, у него есть средство, которое позволит не чувствовать боль в то время, когда гяуры железными зубами будут рвать на части его страну, а потом и его самого.
Хлопнув в ладоши, султан вызвал из небытия слугу, который принес ему уже разожженный кальян, заряженный смесью из лучшего табака и гашиша. Лучшее средство от невроза. Если конец неизбежен, его ожидание можно хотя бы отчасти смягчить наркотическими грезами. Всего пара затяжек ароматным дымом, прошедшим через бензоевую воду – и жизнь вокруг снова светла и прекрасна, а сам он в этих грезах вновь молод и беззаботен…
.
Уже три недели я нахожусь в Ораниенбауме и состою в почетной должности ученика воина. Воином я называю генерал-лейтенанта русской армии Вячеслава Николаевича Бережного, героя разгрома японской армии в Корее и десанта на Окинаву. Это были воистину героические дела, но иногда мне кажется, что этот подтянутый сухощавый русский генерал, чем-то похожий на Суворова в мгновенья его славы, есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Война с Японией была выиграна в основном на море в первые дни с момента начала конфликта, а разгром успевших высадиться на Корейском побережье японских армейских частей больше походил на торопливое избиение полицейскими пойманного с поличным на месте преступления мальчишки-карманника, чем на регулярное сухопутное сражение. Высадка на Окинаву, разумеется, могла бы считаться образцом десантной операции, но этому ощутимо мешало отсутствие сопротивления с японской стороны. Вооруженное копьями ополчение и устаревшая на тридцать лет артиллерия в береговой обороне – это не сопротивление, а только видимость, тем более что артиллеристы и ополченцы предпочли разбежаться, едва загрохотали большие пушки русских броненосцев. Таким образом, за генерал-лейтенантом Бережным можно признать только наличие организационных талантов, благодаря которым он из разрозненных подразделений в кратчайшие сроки сформировал бригаду, а потом развернул ее в корпус – и не более того.
Но тем не менее русский император в порыве откровенности сказал мне, что этому человеку совсем не трудно расчленить зловредную Австро-Венгрию на отдельные порционные куски – стало быть, у него есть основания делать такие заявления. При ближайшем рассмотрении Вячеслав Николаевич произвел на меня впечатление человека, отбрасывающего сразу несколько теней. Из разговоров некоторых офицеров, причастных к великим тайнам, я уже знаю, что наш мир – не единственный, что был облагодетельствован пришествием эскадры адмирала Ларионова. Были и другие – и в числе их тот мир, в котором сумрачный тевтонский гений поставил все человечество на грань тотального уничтожения. Возможно, эта уверенность императора Михаила в особых военных талантах своего зятя вызвана как раз тенью другого мира, где все было гораздо страшнее, чем у нас…
От таких мыслей у меня, простого сербского принца, кружится голова. Мне довелось встретиться с людьми, жившими более чем сто лет спустя от настоящего момента и получившими напутствие Высших Сил: «Поступай по совести». И я хожу среди них, пожимаю им руки при встрече, обедаю с ними в одной столовой, учусь у них военному делу самым настоящим образом, как прежде еще никогда и ни у кого не учился.
При этом самым главным шоком для меня оказался сам балтийский корпус морской пехоты, при котором я по решению императора Михаила должен состоять в преддверии грядущих событий на Балканах, чтобы успеть научиться всему, чему можно научиться за такое короткое время. Меня поразили, с одной стороны, невероятно свободные, почти либеральные, отношения между нижними чинами и господами офицерами, с другой стороны – фанатичная преданность этих нижних чинов государю-императору и своему командиру. И это несмотря на то, что многие из солдат-морпехов являются членами оппозиционной социал-демократической партии большевиков, так и не убравшей из своих программных документов требования о низвержении самодержавия. Более того, подобных солдат, неблагонадежных с политической точки зрения, специально направляют для прохождения службы в это элитное соединение русской армии. Парадокс… Да только вот вся нынешняя Россия, когда я сравниваю ее тем, что видел в прошлый свой приезд, кажется мне состоящей из одних парадоксов. Будто в одном и том же месте совместились даже не две, а целых три страны: Россия, что была прежде, Россия, которая будет потом, и та Россия, которой, стараниями пришельцев из будущего, теперь никогда уже не будет.
Но как бы это ни было удивительно, я чувствовал себя в этой парадоксальной ситуации даже лучше, чем обычно. Люди тут прямые, откровенные и не прячут свои мысли и чувства за политесами, как принято делать в свете. Белое тут называют белым, черное – черным, храбреца – храбрецом, а труса – трусом. Кстати, по поводу храбрости… Как сказал генерал Бережной при нашей первой встрече – храбрость дана на войне командующему для личного употребления. Генерал, который героически погиб, поднимая в штыковую контратаку батальон или полк[5], на самом деле допустил грубую ошибку. Выполняя работу младшего по званию, он оставил вверенные ему войска без грамотного руководства, чем, скорее всего, способствовал успеху противника. Главная задача офицера, от взводного командира и до генерала – перехитрить, передумать врага, суметь разгадать его замысел на своем участке ответственности и с минимальными затратами сил привести его к полной неудаче. Выдержка и точный расчет нужны командиру даже больше, чем храбрость.
И вот, сразу после встречи со своей будущей невестой я окунулся в изнурительные тренировки. Первые несколько дней были заполнены марш-бросками в полной выкладке и тактическими учениями, во время которых я исполнял обязанности помощника взводного командира – то есть был вынужден делать все то же, что и нижние чины. Потом, когда с меня сошло семь потов и я хотя бы краем попробовал «настоящей службы» (хотя и прежде никто не мог назвать меня неженкой), эти занятия стали перемежаться тактическими играми и ежедневными занятиями рукопашным боем. Против последнего я пробовал протестовать, говоря, что мне не нужны подобные премудрости, так как я и без того могу за себя постоять. Но генерал Бережной со скучающим лицом объяснил, что это делается не для того, чтобы сделать из меня великого бойца, а чтобы воспитать в моей буйной натуре выдержку и терпение, которых мне очень изрядно не хватает. А то, что я и так не неженка, метко стреляю и хорошо фехтую, идет мне только в плюс.
Кстати, сабли в морской пехоте не используют. По форме одежды господа офицеры ходят с кортиками, что для меня непривычно. Впрочем, в современной войне сложно вообразить ситуацию, когда пехотному офицеру могла бы пригодиться его сабля. Даже для самообороны длинной и неудобной шашкой затруднительно воспользоваться в стесненном положении: в окопе или в сражении в тесной городской застройке, с этой точки зрения, кортик не только легче по весу, но и практичней. Что касается нижних чинов, то им, если придется резаться с врагом глаза в глаза, по штату положены специальные штурмовые ножи и саперные лопатки, с которыми они управляются с невероятной ловкостью. Зато я превосходил многих и многих в стрельбе из длинноствольной винтовки, укороченного карабина, а также пистолета. Разумеется, офицеру это искусство сверхметкой стрельбы нужно также исключительно в целях личного употребления. Даже взводному командиру крайне неразумно заменять собой в цепи выбывшего стрелка, разве что за исключением случая, если его целью станет как минимум вражеский генерал.
Кстати, мои телохранительницы тоже находятся поблизости. Тут, в военном городке, есть особая женская казарма, где проживает немногочисленный персонал корпуса противоположного пола, и я несколько раз как бы случайно пересекался с этой парочкой то на стрельбище, где они совершенствовали свои навыки в стрельбе из автоматического пистолета и карабина, то в специальном зале для занятий рукопашным боем. Посмотрев на их тренировки, с уверенностью могу сказать, что если бы им и в самом деле пришлось защищать мое драгоценное тело от разнообразных злоумышленников, то они бы точно не подвели. В стрельбе хоть Анна, хоть Феодора уступают мне совсем немного, а в рукопашном бою превосходят на голову. Разумеется, я лучше их обеих владею саблей, но мне и в страшном сне не могла прийти идея предложить своим «сестренкам» пофехтовать. При этом, хоть экскорт-гвардия входит в состав ГУГБ, а не подчиняется армейскому командованию, я не заметил, чтобы местные офицеры относились к моим телохранительницам с пренебрежением, с каким прежде армейские, а особенно гвардейские офицеры относились к жандармам. И тем более не ощущалось того превосходства, с которым сильный пол смотрит на девиц.
Правда, последнее более-менее понятно. Сейчас, обмундированные в полевую форму, которая привычна им как вторая кожа, «сестренки» ничем не напоминают пугливых гимназисток, которыми они предстали во время нашей первой встречи. Смеясь, они сказали, что все офицеры эскорт-гвардии, независимо от пола, часть своего так называемого «базового обучения» проходят в специальном учебном центре при корпусе генерала Бережного. И не только они. И сейчас у моих телохранительниц выдался случай вне графика отточить подзабытые навыки, которые им наверняка пригодятся, когда они будут сопровождать меня на дорогах грядущей войны. Ведь я сам настаивал на долговременном контракте, а значит, теперь им придется следовать за мной повсюду, и если придется вытаскивать мою тушку из-под вражеского огня, перевязывать на ней раны. Вот так, принц Георгий, хотел долговременного контракта – получи и распишись. Впрочем, и в любом другом случае рядом со мной в любой опасной ситуации непременно должна была оказаться пара девушек, или, может быть, молодых людей, которым вменялось бы даже ценой своей жизни хранить мое тело от повреждений. На меня сделали ставку как на будущего короля Сербии, а следовательно, мои желания или нежелания не принимаются в расчет, ибо дело прежде всего.
Характер у меня прямой и вспыльчивый, к тому же я не простой прохожий, а наследный принц Сербии, поэтому за разъяснением сложившегося положения я обратился прямо к господину Бережному. Он был единственным находящимся поблизости пришельцем из будущего из числа тех, что имеют право принимать решения и отвечать на мои вопросы.
– Господин генерал-лейтенант, – сказал я, – объясните, пожалуйста, почему ради моей безопасности кто-то обязательно должен рисковать жизнью, да еще и на войне? Я взрослый человек и сам могу позаботиться о себе, без того чтобы подставлять под пули кого бы то ни было…
Тот посмотрел на меня с легким сожалением. Примерно как на юнца, которому вожжа попала под хвост.
– Господин подпоручик, – сказал он после некоторой паузы, – должен вам напомнить, что в армии приказы не обсуждаются, а выполняются, и с этим поделать ничего нельзя. Если вы хотите счастья своему народу и процветания своей стране, то, как истинный серб, будете делать все для этого необходимое. Ведь вы не просто офицер и мужчина, а человек, в котором сошлись все надежды вашей Родины. Кроме всего прочего, те, кто рискует жизнью ради сохранности вашего тела, добровольно выбрали эту стезю и принесли нашему императору офицерскую присягу. Не надо их жалеть. Держите под контролем свои эмоции, не рискуйте понапрасну – и тогда им, скорее всего, тоже не придется умирать. Это все, что я могу сказать вам как генерал-лейтенант, господин подпоручик. Но если вы хотите чисто человеческого разговора, то давайте без чинов. Я буду называть вас Георгий, а вы обращайтесь ко мне – Вячеслав Николаевич.
Эти слова, сказанные каким-то отеческим тоном, успокоили меня и настроили на примирительный лад.
– Да нет, Вячеслав Николаевич, – ответил я, – я все понял и постараюсь исправиться. Примерно то же мне уже объяснял господин Бесоев, который по заданию вашего императора сопровождал меня на пути из Софии в Санкт-Петербург. Он также говорил, что если я не сумею занять трон, то мою страну ждут большие беды. Но я не склонен доверять жандармам или, как их у вас теперь называют, гебистам. Они всегда себе на уме и никогда не говорят правду. Не может быть такого, что кроме меня никто не смог бы унаследовав трон и привести Сербию к процветанию.
– Я знаю Николая Бесоева, – сказал генерал Бережной, – это мой ученик. Быть может, один из лучших. И ты зря ему не поверил. Он, как и ты, один из честнейших людей, которых я знал. У вас, сербов, большая проблема с хорошими лидерами. Ты способен объединить вокруг себя народ, а твой младший брат Александр – нет.