Книги

Война за империю

22
18
20
22
24
26
28
30

— Товарищ Сталин, мне кажется, мысль безумная, — решительно сказал Великанов. — Просто безумная. Это какой‑то авантюризм в квадрате и кубе!

Члены политбюро, словно по команде сбросили чары неподвижности, задвигались в своих креслах, заговорили.

— Товарищи…

Сталин предупреждающе поднял ладонь, одним легким движением создавая тишину и внимание.

— Нам привезли интересные мысли и интересное предложение. Возможно, они бредовые… Возможно… Не будем спешить и немного подумаем над ними. Я предлагаю разойтись и подумать, скажем, три дня. Затем соберемся и уже без спешки, на холодную голову обсудим его.

Глава 8

В отличие от многих других авиационных частей немецкой Второй Воздушной, "Грифоны" базировались только на бетонных аэродромах. Новомодное американское изобретение, заимствованное русскими, благодаря их торговым связям — металлические сетки, превращавшие дикое поле в аэродром в самые короткие сроки, прижилось и у немцев, но размещать на импровизированных площадках четырехмоторные бомбардировщики немецкие авиаторы опасались. И, в общем, правильно делали.

Молодой командир корабля Карл Харнье размашистой походкой направлялся к желтой "девятке" с незатейливым рисунком из нескольких бомб, обозначающих количество боевых вылетов машины. Его с товарищами сразу готовили на "Грифоны". Таких, несмотря на выпуск военного времени с укороченными программами и усеченными часами гоняли по довоенным нормам, не экономя на топливе и теоретической подготовке. Потому, несмотря на самый малый из командиров экипажей боевой опыт в эскадрилье, Карл владел своим самолетом не хуже выпестованного войной аса.

Что главное в войне для бомбардировщика, особенно тяжелого бомбардировщика? Казалось бы, лети в строю, как на автобусе, сбросил бомбы по команде старшего группы и назад. Никаких виражей, стремительных атак от солнца, штурмовки на грани столкновения с землей. Но нет. У истребителя один мотор, а у тяжелого "Грифона" — целых четыре, и винтов тоже четыре. А значит глаз да глаз за расходом горючего. Кто на последних каплях домой прилетает, а кому еще висеть над аэродромом в ожидании своей очереди или сразу к соседям. Да и строй держать нужно уметь. Чем лучше его держишь, тем плотнее совместный огонь бортового оружия всей группы, тем выше шансы вернуться домой. А будешь аутсайдером, так и вовсе спишут в замыкающие, а там все просто — лети, отстреливайся, пока патронов хватит, жди, пока очередной спитфайр пушечной очередью поставит точку в твоей летной карьере. А ведь есть еще бомбардирское искусство, когда штурман, глядя в хитрое устройство, рассчитывает параметры сброса бомб. И только попробуй отвернуть или отклонится от его указаний.

Но это лирика, а практика укладывалась в простую математику. На один вылет у тяжелых четырехмоторных приходилось до трех процентов потерь. Казалось бы, три машины из сотни — это немного. Но десять вылетов — тридцать процентов, потеря трети первоначального состава. Экипажам "Грифонов" полагался отпуск после двух десятков вылетов, двадцать умножить на три равно шестьдесят.

— Эй! Харнье! Куда это ты вырядился?

Здоровяк Пинтер был на полголовы выше и в два раза наглее.

— Дай на твоей птичке покатаюсь!

Харнье развернулся, глядя наглецу в переносицу. За Пинтером стоял его экипаж, все как один — здоровенные лбы. Им бы самое место в пехоте, а не на самолете, пусть даже таком здоровом, как "Грифон".

— На своей катайся, — сумрачно ответил Карл.

Пинтер был достопримечательностью авиагруппы с приставкой "анти". Как он вообще попал в пилоты и почему до сих пор удерживался в дивизии "Грифонов" было загадкой для всех. "Тощий Пи" был более чем средним летчиком, зато с лихвой компенсировал это мерзким характером и какой‑то запредельной, не иначе от дьявола способностью делать огромное количество мелких пакостей и не попадаться. Выбрать какую‑нибудь жертву и по — мелкой отравлять ей жизнь было смыслом существования Пинтера, его хлебом и воздухом. Бить его было как‑то несолидно, да и трудно технически, жаловаться начальству — бесполезно. Поговаривали о больших берлинских и марксштадских знакомствах и связях, благодаря которым невзрачный и противный персонаж пролез в авиацию и держался в ней до сих пор.

В последнюю неделю Пинтер цеплялся к Харнье и его машине. Было от чего, за своим агрегатом Карл следил как за отцовским наследством, гоняя техников и не гнушаясь самому лезть под железное брюхо в рабочем комбинезоне, а машина "Пи" представляла собой жалкое зрелище — неопрятная, в потеках масла, жрущая бензин как свинья помои.

— Слышь, доходяга гамбургский, как со старшими разговариваешь? Сейчас по лбу получишь, хе — хе.

Руки Харнье сами сжались в кулаки. Стоявший в нескольких десятков метров командир эскадрильи не обратил на конфликт никакого внимания. Или не захотел обратить. Карл схватил противника за плечо, но был отброшен в сторону ударом в грудь. Вскочил, озираясь по сторонам в поисках чего потяжелее, благо там, где самолеты, всегда под рукой что‑нибудь подходящее.

— Прекратить!