И вот уже несколько месяцев Ганс Ульрих Рунге сидел под лестницей в "Комиссии обмена опытом", преемнице и наследнице легендарного "Совместного общества воздухоплавательных исследований", то есть фактического совместного штаба и посреднического звена между ВВС Союза и Германии. Просто сидел за столом, видевшем на своем веку бесчисленные поколения бюрократов, в компании старенького сейфа набитого справочниками и откровенно тосковал. Делать ему было фактически нечего, раз или два в день на древний стол ложилась пара — другая бумаг и отзывов, которые ему полагалось оценить и надлежащим образом оформить. Даже при самом добросовестном подходе написание собственного мнения относительно специфики работы нагнетательных блоков типа 2АА — FS3 на высотах свыше трех тысяч метров занимало не более двух — трех часов. Остальное время Рунге скучал, вспоминал боевое прошлое, такое недавнее и одновременно невероятно далекое, мучился комплексом неполноценности.
Он и раньше с интересом знакомился с теоретическим материалом, теперь же у Рунге появилось достаточно времени, чтобы поставить это полезное увлечение в упорядоченные рамки. Он стал читать справочники и руководства, к большинству которых имел свободный доступ. Рунге сопоставлял отчеты и сводки с личным опытом, с чем‑то соглашался, как например с опытами установки на "Цезарей" Березинских пулеметов вкупе со ШВАКами (убожество отечественных пятнадцати миллиметров он очень хорошо помнил по личному опыту), что‑то критиковал. Будучи от природы невероятно одаренным пилотом, фанатиком пикирования и пикировщиков, он был сугубым практиком. Теперь же привычная работа вновь раскрывалась ему с новой стороны, в скупой статистике, сопоставлении чисел и фактов.
Рунге стал брать уроки математики и геометрии, потому что для расчета оптимальных способов и параметров атак нужно было уметь хорошо и правильно считать. К его настольным книгам прибавился учебник русского языка, потому что очень скоро обнаружил, что сводки с русского фронта весьма скверно и неточно переводятся. Хотя с иностранным у него получалось гораздо хуже, чем с математикой и физикой.
У Ганса Ульриха не было семьи, работа не тяготила. У него было много свободного времени, и появилась новая цель жизни. Достаточно скоро он стал писать собственные обзоры, надлежащим образом визируя их и направляя по инстанциям. Ему никто не отвечал, но и не препятствовал, и он все равно писал, бесполезная работа была лучше бессмысленного сидения.
Больше всего он гордился своим изобретением, которое назвал "машиной вероятностей". Строго говоря, это не было машиной, Ганс Ульрик усовершенствовал одну старую штабную игру начала века, изготовив вручную набор фигурок и составив таблицы расчетов и случайного выбора вероятных результатов таким образом, что теперь мог на любой карте разыгрывать масштабные бои с использованием всех видов Военно — морских сил. Не без оснований он полагал, что с этой "игрой" можно гораздо лучше готовить будущих командиров, заранее проигрывая возможные ситуации и выигрышные действия. Увы, и эта задумка не вызвала никакой видимой реакции, но Рунге не терял надежды.
Можно сказать, что он жил снова, новой, оригинальной и по — своему интересной жизнью. В ней больше не было места полетам, но самолеты все‑таки были. Рунге даже надеялся, что, возможно, что‑нибудь из написанного и придуманного им когда‑нибудь пригодится и спасет чью‑то жизнь. Может быть, даже и не одну.
Если бы только не голод…
Да, он голодал. Благодаря поставкам из дружественного Союза, еще со времен "Девяти пунктов" и "косилок в обмен на хлеб" в Германии напрочь забыли, что такое настоящее недоедание, а голод начала двадцатых превратился в страшную сказку для детей. Но Рунге слишком сильно потратился на лечение. В начале своей новой, нелетной жизни он потратил все сбережения и крупно одолжился у собратьев по цеху, стараясь любым способом смягчить страшный диагноз и медицинский приговор. Лучший во всем городе, собственно, во всей ГДР костоправ — массажист, "тот, кто знает о позвоночнике все" и психиатр, учившийся искусству аутотренинга еще у легендарного Шульца, стоили денег и брали совершено по капиталистическому тарифу.
Старые доктора совершили чудо, мучительные головные боли почти прекратились, ушли нервная дрожь и периодические конвульсии. Но долги съедали практически все, прямо скажем, невеликое жалование мелкого служащего, в которого он превратился. Впрочем, следовало радоваться хотя бы этому столу и скромной зарплате. Со времени осеннего наступления красной коалиции фронт стабилизировался практически по береговой кромке и в "Комиссии" пошел устойчивый слух относительно ожидаемого окончания войны и грядущего сокращения военно — воздушных сил. Здесь он хотя бы косвенно работал с самолетами и авиацией…
Хотелось есть, приближался обеденный перерыв. Мимо шмыгали мелкие курьеры и служащие, неспешно проходили малые руководители, солидно шествовали начальники отделов и комиссионных подразделений. Рунге сидел, выпрямившись, как струна, деловито вглядываясь в единственный документ, которым его сегодня почтили (и который он тщательно оценил еще утром, написав комментарий в три раза длиннее, чем сам запрос). Сквозняк доносил из столовой соблазнительные ароматы, особенно соблазнительные для человека, уже неделю питавшегося хлебом и водой. Ноздри Рунге расширились, ловя и оценивая новую нотку в общем потоке обонятельных ощущений. Штрудель… Такой же как тот, что он так и не успел отведать перед последним полетом.
Денег нет, и не предвидится. Одалживаться было уже не у кого. Единственным способом насыщения было напроситься в какую‑нибудь компанию, благо, в "Комиссии" хватало таких же, как он отставников. После недолгой, но ожесточенной борьбой с гордостью Ганс решился и прикинул боевой курс, который бы вывел его на жертву, способную накормить голодного и страждущего. Мимо как раз проходила подходящая стайка сослуживцев, оживленно перебрасывающихся шутками, среди них было даже две очень миленькие девушки. Рунге привычным уже движением прихватил бессменного спутника — трость черного дерева с серебряной накладкой — подарок эскадрильи и лично Остермана и приготовился влиться в ряды.
— …а вот и наш герой…
Рунге застыл едва приподнявшись. Молодежь перешептывалась, стараясь незаметно коситься на него, Ганса Ульриха.
— …потопил авианосец, знаете ли. Хотя потом оказалось, что совсем даже и не авианосец… настоящий "герой"…
Рунге тяжко рухнул обратно, низко опустил голову и прикрыл глаза ладонью, сложенной "козырьком". Кровь бросилась в лицо, больше всего хотелось взять трость и душевнейшим образом стукнуть ей шутника.
Обед, разумеется, отменялся.
Еще больше выпрямившись, в позе и с достоинством гордого орла он восседал на стуле как на троне и штудировал немецко — русский словарь военных терминов и сокращений. Час, и другой, и третий.
На словарь упала тень. Рунге поднял взгляд. Прямо у стола стоял некто в штатском и очень внимательно разглядывал Ганса. Среднего роста, средней незапоминающейся внешности, с обычной полувоенной стрижкой, в костюме непонятной мышиной расцветки. Только очень цепкий, очень внимательный взгляд.
Он смотрел на Рунге, Рунге недоумевающее смотрел на него. Потом незнакомец отвел взгляд, словно прожектор выключил, и чуть отшагнул, видимо расслабившись.
Рунге отметил, как тихо и пустынно стало в здании "Комиссии", лишь прошмыгивали по лестнице и гулким коридорам курьеры, неся на лицах печать деловитой спешки. Вся "Комиссия" словно замерла в ожидании.