- И что же, сегодня ты оное учинить можешь? - нахмурился Беклемишев. - Слова ловить будешь?
Кивнув, я сказал, что заеду за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:
- Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ...
- И что же? - перебил меня собеседник, обгладывая куриную ножку. - На всё воля Божья, Пётр.
И тут я впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал, Бог виноват!
- Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! - воскликнул я.
Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на меня:
- Лишку не реки! Божий промысел на то и есть. Всё что деется, то его руцею.
- А ежели мы караван сей поведём, да по уму? Снеди возьмём поболе, пути проторим меж реками, переправы паромные? Да к людям с ласкою?
- То дело твоё и княжье, а я в помощи тебе не откажу. Коли сподобитесь вы дорогу лучшую учинить - лепше станет от того. А злата у вас в достатке, - прищурился он.
Задумался приказный голова, а вот мне уходить пора. Пусть посидит - покумекает, может накумекает чего интересного. Распрощавшись, я напомнил ему, чтоб ждал меня к вечеру. Заскочу мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойла, я хотел было позвать парня, что забрал у меня Весту, но увидел его сразу. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с моей лошадкой, поглаживая её по морде.
- Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? - сказал я, стараясь сделать это помягче.
- День добрый, пан посол! - юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.
Даже неприятно стало, что он такой пугливый.
- Как звать? - спросил я его, пока он выводил лошадь.
- Олесь, - отвечал тот, выходя на двор.
Я заметил, что у него рубаха была сзади изорвана, да не чинена. Непорядок.
- Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.
- Дядька иглы не даёт, - пожал плечами парень.
Я наконец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.