– Так это ж из-за них Господь сказал: «В муках рожать будешь детей своих», – ухмыльнулся Косычев.

– А вот этого не надо! – возмутился Семенихин, ко всему прочему являвшийся комсоргом эскадрильи. – Развели тут, понимаешь, религиозную пропаганду… Короче так, товарищ командир, – удар армейской группы генерала Манштейна, пытавшейся прорваться к войскам фельдмаршала Паулюса, окружённым в Сталинском котле, окончательно остановлен. Попытки фашистских недобитков вырваться из кольца окончились полным фиаско…

– Хэх, – хмыкнул Косачёв. – Об этом уже вторую неделю талдычат.

– И чего? Хотите сказать, врут? – вскинулся штурман.

– Да не врут, а ничего толком не рассказывают, – отмахнулся старый ГВФник. – Одна трескотня и никакой конкретики. Манштейна вон ещё неделю назад вроде как «окончательно остановили», а если прикинуть по карте, в каких населённых пунктах бои идут, – так ни хрена его пока не остановили. Притормозили – да. Но силы у него ещё есть. И умелости у фрицев тоже вполне хватает. Потому они буром не прут, а пытаются слабые места по флангам нашей обороняющейся группировки нащупать. То прямо ударят, то километров на тридцать южнее, а потом на пятьдесят севернее…

– И что? Всё равно ж наши держатся. А Паулюс с фон Виттерсгеймом уже даже назад покатились. Их удар навстречу Манштейну полностью провалился. Только зря остатки топлива растратили. Теперь сдача в плен группировки Паулюса стала только вопросом времени…

Виталий криво усмехнулся. Всё – народ схлестнулся, так что о своём вопросе можно забыть. Ну и не очень-то и хотелось. Тем более что, судя по тому, что уже успели рассказать, ничего нового на фронте не произошло.

Год, начавшийся с успехов и побед (да стоит только их операцию по разрушению рурских плотин взять, не говоря уж о «Трёх Сталинских ударах»…), к разочарованию всех советских людей, продолжился поражениями и потерями. И если майское наступление на Центральном фронте немцы себе в победы могли записать только с очень большой натяжкой – ну не тянуло оттеснение линии фронта на восток на семьдесят-сто километров и потеря нескольких районных и одного областного центра на что-то не то что эпическое, но и сильно значимое, особенно на фоне того, что немцы творили летом – осенью сорок первого, то вот следующие удары привели страну и мир в недоумённое и даже тревожное состояние…

В начале июня немцы ударили в Прибалтике. Причём так, что фронт, считай, посыпался. Вследствие чего в первые дни темпы немецкого наступления достигали тридцати, а то и сорока километров в сутки. До прежних рубежей отступление РККА не откатилось, и противник был остановлен на линии Псков – Великие Луки, но Таллин снова попал в блокаду. А в конце июня, когда наступление немцев в Прибалтике наконец-то было окончательно остановлено, последовал ещё один и даже куда более сильный удар на юге. Встревоживший Виталия куда более сильно, поскольку именно на юг был после училища распределён младший братик Сашка. Нет, совсем уж совершенно капитан Чалый в этом уверен не был – военная цензура бдила, так что прямо написать об этом брат никак бы не смог – вымарали бы, а то ещё и до кучи по шапке бы надавали. Но разные намёки, типа упоминания о купании в речке «со смешным названием Большой Несветай» читались достаточно понятно… Они в то время были заняты полностью бесполезным, но зато не очень опасным занятием – разбрасыванием над Румынией, Словакией, Венгрией и Чехией сотен и сотен тонн листовок. Бесполезным, поскольку никакой пользы от листовок, по общему мнению, не было и быть не могло. Бомбить, бомбить и бомбить! В щебень, в песок, в пепел – только такую «агитацию» все эти уроды, напавшие на нашу страну, и понимают. А почти безопасным… После «Большой порки» немцы заметно усилили зенитное и истребительное прикрытие наиболее важных для них стратегических объектов в союзных странах – нефтяных промыслов в Румынии и Венгрии, заводов «Шкода» в Чехии и так далее, так же заставив и своих союзников перебросить на их защиту максимум авиации и зенитной артиллерии. Вследствие чего почти вся остальная территория этих стран практически лишилась прикрытия с воздуха. Так что полёты на «бомбёжку бумагой» таких городов, как Будапешт, Прага, Дебрецен, Пловдив, Брно, Велико Тырново, Сибиу и София чаще всего оборачивались лёгкой прогулкой. Вследствие того, что вероятность встретиться с истребителями или нарваться на плотный огонь зениток во время таких налётов была исчезающе мала… Понятно, конечно, что во многом, кстати, потому, что «бомбили» эти города именно «бумагой». Начни они бомбить по-настоящему – после первых же налётов были бы предприняты какие-то меры. Но поскольку на головы жителей крупнейших городов союзных уроду Гитлеру государств пока сыпалась именно и исключительно бумага – никто и не дёргался.

Перед обедом Аглая гордо выложила перед носом Виталия приказ по полку, согласно которому старшину Чалую переводили в медсанчасть полка на должность… санитарки? Прочитав название новой должности жены, Виталя поднял на неё удивлённые глаза. Аглая у него была той ещё карьеристкой… Но та только высокомерно фыркнула.

– Па-адумаешь! Это ж только до родов. К тому же майор Крутиков давно уже предлагает мне аттестоваться на среднего коман… то есть, ну-уу, на офицерскую должность.

Переименование средних командиров РККА в офицеров произошло аккурат к началу осеннего наступления РККА, после которого в «Сталинский котёл» попала едва ли не вся группа армий «Юг» в полном составе. Причём столь пафосное название этого «котла» на этот раз не было придумано пропагандистами из ЦК, а являлось результатом того, что именно город Сталино, до революции носивший имя Юзовки, оказался наиболее крупным населённым пунктом из числа тех, которые оказались внутри кольца окружения. Одновременно с этим в армию вернули и погоны. Отношение к этому решению было неоднозначным. Часть глухо роптали, мол, «офицерщину возрождаем, что теперь ждать – зуботычин»? Ещё часть, особенно из числа старших возрастов, помнящих ещё империалистическую, по большей части приняла его сугубо положительно. Остальные, которых было большинство, – отнеслись сдержанно. Хотя и тоже положительно. Уж больно красивым оказался заход. В преамбуле приказа Верховного главнокомандующего, вводившего новые нормы, был довольно обширный отсыл к русской истории – сражениям с тевтонцами, поляками, отражению нашествия Наполеона. А в конце преамбулы заявлялось, что как тогда русская армия закончила это нашествие «объединённой Европы», посмевшей затронуть «гиганта с Востока», взятием Парижа, так и сегодня внуки и правнуки тех героев и чудо-богатырей, несомненно, закончат эту войну в Берлине! Это звучало лестно и народу нравилось… Но, так сказать, в подкорку новые звания ещё не въелись. Так что большинство пока ещё частенько путалось.

– …вот и будет время позаниматься, – закончила жена. Капитан Чалый согласно кивнул. Как бы там ни было – пусть лучше сидит в домике полкового медпункта и читает литературу, готовясь к экзаменам, нежели карабкается по крутым лесенкам, рискуя сверзиться с высоты крыл…

– Но твою эскадрилью я всё равно вести буду – даже и не думай! – тут же разрушила его надежды Аглая. – Вместо меня Крутиков обещал Арефьева поставить. А он должность старшего техника эскадрильи пока не потянет. Руки у него, конечно, золотые, и голова светлая – но опыта ещё маловато. Так что никуда ты из-под моего присмотра не денешься, – и она, дразнясь, высунула язык, отчего капитана Чалого просто захлестнуло волной любви к этому шаловливому рыжеволосому и зеленоглазому чуду, которое лишь какой-то немыслимой удачей стало его женой…

Вечером, в клубе, показывали новый фильм производства режиссёра товарища Ромма «Обыкновенный нацизм». Он был снят как продолжение его же фильма, вышедшего этой весной, – «Обыкновенный фашизм». Только тот, первый, был посвящён в первую очередь немецким фашистам, в этом же большое внимание было уделено разным фашистским прихвостням.

Когда фильм закончился – народ потянулся в курилку. Впечатление от фильма было сильное. Тем более что, вследствие специфики их боевой работы, о том, что происходило на земле, личный состав полка узнавал больше из газет и на политинформациях. А в фильме были широко представлены фото– и киноматериалы причём зачастую снятые самими фашистами и их прихвостнями из зондеркоманд и полицейских частей, сформированных в основном из бывших членов ОУН и организаций националистов из Прибалтики. На этих кадрах они, совершенно не стесняясь, запечатлели наиболее «живописные» моменты. Типа того, как во Львове прогнали по улицам палками поляков и евреев, предварительно сорвав с них одежду, а потом забили их насмерть этими же палками и камнями. Или массовые убийства в Вильнюсе и Каунасе… Для себя ж делали – чего стесняться-то? Поэтому первые несколько минут народ курил молча, переваривая увиденное.

– Да уж, – задумчиво произнёс старшина Струков, старший стрелок его экипажа. – Никогда бы не подумал, что люди могут так оскотиниться… Своих же соседей, с которыми жизнь, считай, прожили, детей вместе в школу водили, горести и радости делили, работали бок о бок, и вот так… И из-за чего? Только из-за того, что они всего лишь другой национальности! Это ж какими уродами надо быть-то?

– Это – да! – согласно кивнул стоявший рядом инженер полка Крутиков. А потом встрепенулся. – У меня ж Фидельман родом из Вильнюса! Надо бы спросить, может, у него тоже кто в этой мясорубке погиб?

– Да нет, – махнул рукой Струков, который иногда помогал начальнику политотдела полка заполнять документы. – Фидельмана из Перми призвали. Значит, его семья успела эвакуироваться. Ты лучше Ефременко спроси. Он как раз из Львова, и мать у него – полька. А там, сам видел, какая резня была…

– А я вот думаю – это какую ж работу наши органы провели, чтобы всё это отыскать, установить и задокументировать! Да ещё и на вражеской территории! Вильнюс-то мы прошлой зимой хоть ненадолго отбили, а во Львове немцы сидят безвылазно с самого начала войны…