– Может, мстил вам кто? – с робкой надеждой осведомился Сергей.

– Перестаньте, – поморщился генерал. – Просто пьяные выходки, хулиганство. Так и запишите: претензий не имею, никого не подозреваю. Все.

Все-то все. Однако пятый случай оказался совсем не таким безмятежным.

Весть о том, что в Летчике-Испытателе грабят дачи, а теперь еще и пристрелили Витюшу-Пестренького, разнеслась по округе молниеносно. Анчутка с Пельменем, нашедшие-таки приют на зиму в приземистой трансформаторной будке, на двери которой красовался череп с надписью «Смертельно!», охотно, но под страшную клятву – «только никому ни-ни!» – рассказывали подробности всем желающим.

Правда, Пельмень при этом пытался соблюсти правдоподобность, а Яшка, заметно поздоровевший и потому приободрившийся, жертвовал правдой ради зрелищности:

– Лежит такой, голова расколота, как арбуз, кровища повсюду…

– Хорош гнать-то! – возмутился Андрюха. – Болесть у тебя на мозг перешла, точно.

– Так что же, в упор стреляли? – уточнял Колька, пытаясь уловить смысл.

Яшка аж руками замахал:

– В него, в него, аккурат очередью…

Пельмень отвесил ему подзатыльник.

– Не было ничего. Дырка напротив сердца была, вокруг след от пороха – стало быть, в упор стреляли. И что интересно – ни капли крови нет.

– Бывает такое, – кивнул Колька. – И что же, выстрела вы не слышали?

– Слышали, – встрял Анчутка, – громыхнуло, как в мае.

– Ничего не громыхнуло, – тотчас возразил Пельмень. – Товарняк шел.

– Решил такой же дурачок, как вы, по дачам полазать, а тут возьми и хозяин завались, – предположил Колька. – Ну и вспылил маленько.

Тут уже даже Яшка глянул на него с неодобрением:

– Слышь, ты ври да не завирайся. Чтобы наш советский летчик в упор в человека стрелял, да не во врага, в убогого – что ты!

А обстоятельный Пельмень на прощание еще раз напоминал: мол, только никому, а то по следакам затаскают, а то еще и на них повесят, и всякое прочее.

Колька лишь рассеянно кивал. Само собой, он не мог одобрять и не одобрял рейды по чужим дачам, но в приятелях был уверен: максимум, что они могли прихватить в приютившем их доме – банку варенья да кусок рафинада, если найдется. Одно дело – тырить белье с веревок, а домушничать – это совсем другое.