Не особо-то Наташку подобное расстраивало. О том, что матери на нее плевать знала давно, что друзья ей чужие люди тоже не впечатлилась. Правда горько и больно от этого меньше не становилось. И именно в такие моменты объятия единственного человека, протягивающего руку любому нуждающемуся, были очень кстати.
Плевать, сколько раз в день они могли поссориться да помириться. Никакого значения, если вернувшись с работы, университета, дома, обнимал холодными руками, по-прежнему оставаясь теплым, как бы сильно не замерз.
— Мне надо чем-то заняться, — уверенно заявила Тараканова, разглядывая усеянную ее вещами единственную комнату в маленькой квартире. Сам Лавров стоял, прислонившись к косяку, разглядывая сидящую по-турецки Тараканову в его большой футболке в своих микро шортах. С модными дырками при таком-то минимуме ткани, кому они вообще нужны. Хотя если посмотреть, они очень красиво сидят на ней. Вот только когда она дома, а не по улице так ходит. Хмыкнул невольно, присвистывая и кивая на валяющиеся неподалеку от Таракановой лаковые коричневые туфли.
— Выкини половину или продай. Вот не сносишь же за всю жизнь.
— С ума сошел, болезный? — ужаснулась, с любовью к груди прижимая лодочки на умопомрачительной шпильке. На такой только в машину и обратно — не более пяти минут на ногах. Пригрозила ему туфлей, фыркая возмущенно:
— Это Валентино, разве можно так выражаться при них, богохульник?
Покачал головой, шагнув в забитую до отказа комнату. Это не считая не распакованных чемоданов в коридоре, нескольких коробок, стоящих друг на друге, загораживающих нормально путь до спальни. Остановился, оглядывая горы платьев, кофточек, джинсов, а затем недолго думая, опустился на пол, улегшись прямо на Наташкины вещи, подложив под голову один из найденных кружевных лифчиков.
— Так, извращенец. Отдай бельишко, это Виктория Сикрет! — проворчала, пытаясь за лямку вытащить бюстгальтер из-под Гордея, сопя как ежик. Вместо того что б встать, нашел второй, с интересом кружево рассматривая на вытянутых руках. — Анастейша Стил, он вам мал, — съязвила, попытавшись отобрать свое нижнее белье, но тот ловко увернулся, хихикнув.
— Анастейша?
— Героиня «50 оттенков серого».
— А, где брутальный миллиардер лупасил свою девчонку? Слуша-ай, отличная идея, — Лавров повернулся к Наташе, потеряв интерес к лифчику. Бросая его куда-то в кучу, приподнимая голову, устроив ее на ладони и упираясь поставленным локтем в пол под многочисленными вещами. — Может мне тоже тебя через пятую точку воспитывать?
Наташа закатила глаза, шлепая парня по крепкому плечу, чуть впиваясь в него ногтями под рубашкой.
— Нельзя меня бить. Помни: я лучшее, что случилось в твоей унылой серой жизни. Пфф, да Наташенька Тараканова лучшая в мире, — саму себя по макушке погладила девушка, гордо выпятив грудь и ткнув в себя пальцем. — Видишь? Одни сплошные достоинства.
Смеялся громко, казалось, соседей перебудил в три ночи. А ведь они до самого вечера только ее вещи вывозили, со скрипом родительницы. Наташе пришлось пожертвовать даже маленькой машинкой, оставляя ключи в руке той, что должна была не отпускать неизвестно куда. Забывая дорогу к родному дому, обещая никогда больше сюда не возвращаться, как бы тяжел не был новый путь.
— Знаешь, — вдруг улыбнулся тепло Гордей, искря серым взором, — мне кажется, я влюбился в тебя сразу. С первого взгляда, стоило глаза открыть после удара сосулькой.
— Экась тебя приложило — поморщилась Наташка, усмехаясь. Хотела встать, но он не дал, за руку хватая, притягивая в уже привычные крепкие объятия, укладывая на грудь. Ничего соблазняющего, просто окружающая со всех сторон забота, позволившая положить голову на грудь парня, слушая мерный стук его сердца.
— Гордей?
— М-м?
— Мы же справимся? — в голосе скользнула неуверенность, тщательно скрываемая все эти суматошные дни. Почувствовал — сжал крепче, подтягивая ближе, утыкаясь носом в светлую макушку.
— Чтобы не произошло, куда бы ни пошли и какие проблемы нас не ждали — справимся, найдем друг друга, оставаясь вместе, Наташ. Клянусь тебе, — прошептал тихо, на секунду показалось, послышалось, однако нет. Действительно его слова, проникающие в самую душу, разгребающие завалы пыльных коробок, наполненных болезненными эмоциями и чувствами.