Письмо первое
Сентябрь 02.09.1945 г.
Здравствуй, моя любимая, моя Ассоль, мое солнышко ясное.
Как ты там поживаешь без меня? Страна радуется, война закончилась, скоро жизнь станет совсем другой. Вчера мой отец прислал весточку с японского фронта, пишет, что и там победа. А как же по-другому, по-другому быть не может, мы воевали за справедливость, за правду, поэтому сила на нашей стороне. Хоть нам с тобой и по шестнадцать лет и на фронте мы не были, но помогали нашей стране как могли. Помнишь тогда, зимой сорок первого, все ушли на защиту Москвы? Нам с тобой было всего по двенадцать лет, но твой отец доверил нам работу в типографии, и мы трудились день и ночь, зная, что газеты очень нужны стране, чтоб не упасть духом, чтоб победить врага. А после тяжелой смены мы спали в холодной подсобке, напившись кипятка. Как же нам трудно тогда было, как страшно. Да что там, не только нам, всей стране, но на то мы и советские люди, что сдюжили, выжили и победили. Как там твой отец, все еще работает в типографии? Сейчас, наверное, приятно печатать новости, они все сплошь о победах, о радости. Это все равно что нести людям счастье. Хорошая работа у него, всей душой радуюсь и даже немного завидую.
Как поживает наша любимая Москва? Наверное, сверкает, сняв с себя завесу грусти и страха. Окна на широкой улице Горького вновь ловят солнечных зайчиков, став блестящими? Нет, я не жалуюсь. Здесь, на Дальнем Востоке, в маленьком городке Белогорске тоже очень красиво, мы живем с мамой и Сашкой в гарнизоне. Брат стал совсем большим, ты увидишь его и не узнаешь. Отца здесь жуть как уважают, а вчера командир сказал, что представит его к награде, так как такого хирурга днем с огнем не сыскать, ведь отец спас множество солдат. Знаешь, он пишет, что самое сложное на войне – это не ожесточиться, не стать злым и циничным. Потому как постоянное горе и слезы выжигают в душе все живое, и вот когда это выжженное поле, где уже нет места доброте, встречается с врагом, то случается страшное: человек превращается в палача.
Я, конечно, очень скучаю по Москве, но ты не подумай, я не жалуюсь, здесь тоже есть чему удивляться. Милая моя, ты даже представить себе не можешь, какая здесь природа, на нее я готов часами любоваться. Она кормит своими лесами местных жителей, тут столько грибов, ягод, а еще есть папоротник. Они собирают его в лесах, солят и потом едят. На что похоже, я не могу передать, это будто смесь мяса и грибов, очень вкусно. Когда мы будем вместе, моя Ассоль, я хочу, чтобы мы обязательно приехали в эти края хотя бы на недельку, хотя бы попробовать папоротник и голубицу. Это еще одно мое открытие: такой вкусной ягоды я не пробовал в жизни. Правда, растет она в основном на болотах и собирать ее жуть как трудно, зато варенье потом получается отменное.
Отец писал нам, что в скором времени войска будут перебрасывать по своим гарнизонам и будет масштабная демобилизация. Он мечтает вернуться в свою больницу, мама – в школу искусств, а я к тебе, моя любимая, мое солнышко, моя красавица, моя Ассоль.
Чтоб не заканчивать письмо на грустной ноте, расскажу я тебе одну смешную историю. Офицерские жены в гарнизоне с превеликим счастьем ждут посылки с оказией от мужей с этой странной дальневосточной войны. Дойдя до далекого Харбина, наши солдаты много чего повидали и много чем обзавелись. В зависимости от чина своего мужа, соседки часто хвастаются на общей кухне, что такого интересного, а то еще и вкусного прислали их мужья. С нетерпением ждали и мы передачи от отца. Нашей соседке Нюрке уж десятая посылка пришла, а нам ничего. И вот наконец наступил счастливый час. Нам офицер, возвращающийся с фронта, принес сколоченный из старых брусков и досок ящик. Счастью нашему не было предела, особенно радовался Сашка, ожидая угощения. Китайская тушенка, по слухам, была очень вкусной, и тот мечтал ее попробовать. Каково же было наше с мамой разочарование, когда в нем мы обнаружили грязные отцовские вещи, медицинские инструменты и пару записных книжек. Помнишь, тех, что мы с тобой пытались в детстве открыть, такие большие, с деревянными обложками на маленьком замочке. Да-да-да, милая моя, отец до сих пор таскает их с собой, хотя они очень тяжелые, и по-прежнему закрывает на эти маленькие замочки, словно боится, что кто-то случайно раскроет тайны этих блокнотов. Но я его понимаю, ведь это память о моем деде.
Помнишь, как папа читал нам с тобой в детстве истории, записанные в этих книгах? Про императора Китая, про его печать, которая была вырезана из нефрита в 221 году до нашей эры для правителя Цинь Шихуанди, про то, как именно он объединил шесть воюющих государств под властью династии Цинь. Что удалось ему это, потому что печать та была вырезана из знаменитого нефритового диска Хэ Ши Би, который был украден в государстве Чжао. Нам с тобой тогда казалось, что отец читает сказки, и лишь позже я узнал, что это дневники моего деда, оказывается, знаменитого в царской России путешественника. Отец не любит об этом говорить, но я знаю: дед был дворянин, дипломат и даже был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Он очень много времени провел в Японии и на Дальнем Востоке, но особенной его любовью был Китай. Дед грезил найти нефритовую печать, которая пропала в 900 году нашей эры. По легенде, последний император, державший ее в руках, расколол символ власти на мелкие кусочки и выкинул в глубокий колодец, но дед пишет в своих дневниках иначе. Он нашел доказательства, что печать сохранена и залита в статую Будды Майтрейи. Последние следы этой статуи всплывали в маленьком городке Харбин. Я же думаю, что это все сказки, просто дед был очень увлечен этой идеей. Представляешь, папа дошел до этого самого Харбина, видимо, ему очень хотелось в память о своем отце, чтоб записи деда побывали там. Но обратно тяжелые книги с массивной деревянной обложкой тащить не захотелось, и он отправил их нам с оказией.
Мама даже немного поплакала над посылкой, уж очень хотелось ей шелковый платочек, которыми так хвастались местные модницы. Да и Сашкиному разочарованию тоже не было предела, он хоть и взрослый уже, почти десять ему, но, по сути, еще совсем ребенок. Я же посмеялся над ситуацией и сказал матери прекратить реветь, потому как эта посылка говорит лишь о том, что наш отец глубоко честный и порядочный человек и мы можем им гордиться. Вот так, милая моя Ассоль, иногда старые грязные вещи могут сказать о человеке столько хорошего. Я теперь еще больше горжусь своим отцом, даже видя все ужасы этой страшной войны, возможно, самой страшной, которая когда-либо была на нашей планете. Прощаюсь с тобой, надеюсь, что ненадолго. Пиши мне обязательно.
Навсегда твой Грэй
P.S. А тушенку Сашке и платочек маме я все-таки достал. Соседка Нюрка предложила на огороде поработать, картошки она насадила полигон, а копать некому, не вернулись еще солдаты. Сразу смекнув, я сказал, что сделаю все сам, за это мне очень нужна банка тушенки «Великая стена» и два шелковых платочка: один желтого, другой голубого цвета. Она, конечно, поторговалась немного, но я был непреклонен. Так что Сашка съел целую банку один, я даже ему сказал, чтоб не делился, потому как хотел его порадовать. Он всегда мечтал наесться от пуза. Говорит, такую вкуснятину никогда и не пробовал. Мама же в платочек желтенький наряжается, а тебя, милая моя Ассоль, ждет платочек голубого цвета, такого же сказочного, как твои глаза.
Глава 4
Помощница-полиглот
«Чушь какая-то», – подумала Беата, закончив читать первое письмо.
Она открыла ноутбук и стала переносить в просторы цифры текст с пожелтевшего листка. К концу работы ей показалось, что получилось начало на удивление неплохой истории. Жаль, конечно, что это будут лишь розовые сопли. Если бы ей дали карт-бланш, то из одного этого письма она бы сделала хорошую детективную историю. Пробежав глазами по тексту еще раз, она удовлетворенно вздохнула: все-таки есть талант.
Беата была лучшей на курсе, ей прочили большое будущее в журналистике. Но тогда той Беате это было ни к чему, в родном Геленджике ее ждал Степан. Не задумываясь ни минуты о предложениях, которые посыпались ей после получения диплома, она вернулась домой. Ведь главное – это семья, а не карьера, так всегда говорила мама, которая посвятила всю свою жизнь отцу и дочери, оттого не умела в этой жизни больше ничего. Когда отца не стало, мама сразу даже не поняла, как жить дальше, поэтому его роль на себя взяла дочь. С восемнадцати лет Беата помогала матери материально, не давая той опустить руки. В Москве после учебы, усталая, она плелась в пахнущую горелым маслом закусочную и бодро кричала: «Свободная касса». Позже мама все-таки взяла себя в руки, продала машину, дачный домик, все украшения, что дарил ей отец, и, положив приличную сумму в банк, перестала просить у дочери денег.
После предательства мужа Беата воздала хвалу Господу, что все-таки получила образование, а не повелась на уговоры Степана пожениться сразу после школы и пойти вместе работать в кафе на набережной.
Обзвонив своих сокурсников в Москве и соглашаясь на любую работу, она прихватила маленького двухгодовалого Тошку и улетела в новую жизнь. В ней она точно знала: теперь на первом месте будут работа, карьера и деньги. Личная жизнь остается лишь привилегией, которая может случиться, а может и нет, и то если это не будет мешать карьере. Правда, в ее такой жестокий и циничный мир не вписывался маленький Тошка, который начал ходить в садик, постоянно сопливил и скучал по матери. От этого сердце разрывалось, но Беата знала, что и Тошка, и мама теперь зависят от нее. Поэтому вытирала сопли, целовала в макушку сына и отправляла в детский сад. К трем годам смышленый не по возрасту сын и вредная воспитательница Сталина Павловна уже привыкли, что Иофе Антона приводят в группу раньше всех, а забирают позже, иногда даже у сторожа Матвея Ильича, и это правило, которое не меняется. Возможно, в такой жизненной ситуации есть и плюсы, рассуждала Беата, глядя, как сейчас, в пять лет, сын сам одевается и чистит зубы, ведь он уже готов к этой жизни и знает, что легко не будет. Вот Беата не знала, и что? Росла как аленький цветочек на окошке, за которым ухаживала мама и который безмерно любил отец. В итоге сначала потеря отца больно ударила по одной щеке, хоть и был он намного старше мамы, но Беата была уверена, что он вечен. После жизнь подумала: маловато – и влепила ей вторую пощечину в лице уходящего в закат Степана.
Получив развод, Беата поменяла фамилию и себе, и сыну, став опять, как в девичестве, Иофе. Муж не только не сопротивлялся, но и, казалось, даже не заметил этого. Он важно ездил по родному городу на внедорожнике и командовал в том самом кафе, в котором еще три года назад работал барменом.
Антону было два годика, когда Степан решил уйти, поэтому он не привязался к сыну, не полюбил маленькое создание. Возможно, это случилось потому, что первые два года, пока Беата сидела у кроватки маленького сынишки, муж крутил роман с начальницей, хозяйкой того самого кафе, женщиной немолодой, но чертовски привлекательной, придумывая себе постоянную работу и ночные смены.
Стол в странной комнате, больше похожей на музей, где показывают быт охотника, стоял сбоку от двери, так что входящему он был не виден. Когда дверь заскрипела, Беата сначала решила, что вернулась старуха, и напряглась, приготовившись опять играть с ней в психологические игры, но зашел странный парень. Не заметив Беаты, он, крадучись, стал продвигаться в сторону кресла, в котором восседала несколько часов назад хозяйка дома. Добравшись до места, он стал разглядывать маленький журнальный столик, явно что-то ища на нем.
– Что-то ищете? – решила обнаружить себя Беата.