Там-то рёбра наверняка режут. Или пилят?

Или рубят?!

А если рубят, то чем?

Топором?

Нет, ну не перебила же Диана мои рёбра?..

Диана приоткрывает тонкие губы, словно услышала эту мысль, и замирает. Рыжее пламя гаснет, раздаётся очередное «блядь», и зажигалка с переворотом падает в ту же лужу. Отражение фонаря идёт волнами. Диана дует на место ожога, дёргает рукой.

— Н-надо, не знаю, в-в аптеку? — От напряжения, от шока мою челюсть уже не трясёт — сводит, и слова даются с трудом. — Д-да?

Я оглядываюсь по сторонам, будто знаю местность как свои пять пальцев. Увы: и округа, и мои мысли — всё растворяется в молочном пару, которым дышат канализационные решётки.

— Аптека? — Диана прижимает место ожога к губам. — Оки. Аптека… Чел, тебе никак!

Я без понимания смотрю на Диану, и она торопливо объясняет:

— Ты весь в крови! Весь блядский Губка-Боб в блядской крови! Тебя начнут спрашивать, и… Я сама сбегаю. Оки? Сама! Ты подожди. Оки? Я молнией. — Диана растопыривает пальцы, и это выглядит до странного мило, будто малыш показывает ладошку. — Пять минут.

— Чё?

— Стой здесь, чел, я быстро. — Диана вертит головой. — Супербыстро.

— Диана!

— Сверхбыстро!

Она шагает через лужу, и меня прорывает криком:

— Я не хочу тут стоять!

Диана замирает, оглядывается. Облизывает окровавленную губу.

— Чел, я… Тебя там увидят! Вопросы, полиция…

— Блеск! — Я нервно хихикаю и показываю на автомобиль. — А если меня ТУТ увидят? Ты машину взяла на абордаж!