Я вдруг нутром ощущаю леденящий ужас, охватывающий, когда случайно отправишь «мыло» о первоклассной заднице этой же первоклассной заднице.
– Зеб, поведай мне, что понесший тяжкую утрату Майк не сидит напротив тебя, слушая твои бреди о его несчастной, недавно почившей матери.
– Знамо, нет, – говорит Зеб. – Я ж не полный болван.
– Так откуда ж ты знаешь, что он ничего не спустит на тормозах?
– Да уж знаю, – вещает Зеб, спокойно, как слон, – потому что Майк прислал одного из своих трилистных шмендриков[6] захватить меня. Как раз сейчас я на заднем сиденье и меня везут в «Медное кольцо».
– Лучше мне двигать туда, – говорю я, прибавляя шагу.
– Именно так шмендрик и сказал, – говорит Зеб и вешает трубку.
Я искренне тревожусь, что мой сторожевой пес капрал Томми Флетчер перешел в оперативный режим и подключил старушку к автомобильному аккумулятору. Насилие никогда не было для него проблемой, хотя профиль в «Фейсбуке» описывает его как обаятельного плюшевого мишку. Дойду до того, что скажу, что некоторые самые памятные остроты Томми были вдохновлены моментами крайнего насилия. Взять для примера одну ночь в Ливане пару десятков лет назад, когда мы с ним были миротворцами ирландской армии, безвыходно застрявшими на слякотной крыше вместе со своим полковником между сторожевой вышкой и бункером, слушая, как над головами свистят гаубичные снаряды «Хезболлы». Я был готов Христом Богом присягнуть, что слышу в свисте снарядов мелодию «Ревнивого парня»[7], и думал про себя: «Слякоть?! На Ближнем Востоке не должно быть никакой слякоти!»
Но слякоть была не главной заморочкой. Хуже этой скользкой размазни и даже артобстрела был страх смерти, исходивший волнами от патруля из трех человек, и то, как он проявил себя в нашем командире. Полковник, настолько зеленый, что решил сопровождать своих парней в патрули, рассуждал, что его там и быть не должно, а потому ему никак нельзя погибать.
«Неужто эти тупые ублюдки не понимают?! – повторял он все более и более визгливым голосом. – Я прибыл лишь выказать капельку солидарности, бога ради! Нельзя же убивать человека за это».
Полковник оказался прав – «Хезболла» его не убила, боевики только выкололи один глаз и отрезали одно ухо, что подтолкнуло Томми к одной из своих бессмертных цитат в казарме пару часов спустя: «Типичный офицер. Зайди к нему не с того боку, и он ничего не слышит, ничего не видит».
Когда доходит до ярких сентенций, Оскар Уайльд рядом с капралом Томасом Флетчером отдыхает.
Я решаю припустить в «Медное кольцо» трусцой. Деловой район Клойстерса – всего пара квадратных кварталов, а такси пришлось бы следовать свежеиспеченной мэром системе одностороннего движения, призванной превратить честных граждан в буйнопомешанных в ходе их повседневных поездок в город и обратно. Как бы то ни было, пробежка дает мне возможность прочистить мозги, хотя шаркающий ногами неандерталец в кожаной куртке неизбежно провоцирует людей, на долю секунды проникающихся уверенностью, что их сейчас ограбят, глядеть с видом «какого черта?!».
Вообще-то субъекты моих габаритов быстро двигаться не должны, не считая боя в клетке, и обычно я веду себя чинно, не угрожая настарбаксенным цивильным, но сегодня ситуация квазиэкстренная, так что я топочу по тротуару к «Медному кольцу». Я говорю «квази», потому что почти уверен, что Майк не станет предпринимать никаких зверств в собственном заведении, плюс если б он хотел убить меня, Зебу вряд ли дали бы возможность уведомить меня загодя.
О наборе моих специальных навыков, как выразился бы любой другой долговязый ирландец, Майку известно все, и у него есть для меня предложение. Готов побиться об заклад, что этот жирный липовый ирлашка планирует, как лучше его изложить.
Вот только он говорит «пресс-перктива». По какой-то причине он не может произнести слово правильно, да я бы и не против, но он втыкает его в каждое второе предложение. Ирландец Майк Мэдден говорит «пресс-перктива» чаще, чем папа произносит «Иисус». А папа произносит «Иисус» очень часто, особенно когда люди захватывают его врасплох.
А мелочи достают меня взаправду. Я могу снести прямой удар в челюсть, но когда кто-то стучит ногтями по столу или снова и снова неправильно произносит какое-то слово, это бесит меня до чертиков. Я однажды выбил кофе из рук парня в метро, потому что он каждый раз дышал через чашку, прежде чем отхлебнуть. Казалось, что сидишь рядом с Дартом Вейдером, устроившим себе обеденный перерыв. И скажу я вам кое-что еще: три человека зааплодировали.
До «Медного кольца» с полмили по ровной местности, так что я вполне мил и расслаблен ко времени, пока добираюсь туда. Я не думаю, что придется разбивать чьи-нибудь черепа, но никогда не повредит заранее размять мышцы. После того как человеку перевалит за сорок, он не может ринуться в бой сразу же. Было время, когда я запросто тащил шестидесятифунтовый рюкзак по пыльному проселку на Ближнем Востоке; теперь же страдаю одышкой, когда выношу мусор. Ну, пожалуй, тут я преувеличиваю. Я могу прекрасно вынести мусор, но просто пытался донести мысль. Уже все из нас не так молоды, как раньше, за исключением мертвых. Они не стареют. А я могу присоединиться к их рядам, если не буду чертовски сосредоточен и не перестану пускаться по этим ментальным касательным.
Пыльные проселки Ближнего Востока? Боже правый!