Я жду, пока Глория Эстефан закончит такт, а затем вскидываю свой «Айфон».

– Алло, – говорю я, придерживаясь ирландской максимы, что не следует выдавать информацию добровольно.

– Добренькое вам утречко, сержант, – говорит доктор Зебулон Кронски, раздирая мне уши своим голливудским ирландским акцентом.

– Доброе, Зеб, – отвечаю я уныло и с опаской.

У меня есть армейский дружок, который даже не признает факт утра, чтобы это не помогло засечь его позицию.

– Ты практиковался в этом акценте? – осведомляюсь я у него. – Он хорош.

– Правда?

– Нет, неправда, мудила. Акцент настолько скверный, что отдает расизмом.

Этим я наступаю на любимую мозоль, потому что Зебулон только-только начал посещать актерские курсы и воображает себя хара́ктерным артистом.

«Со мной чудна́я штука, – однажды признался он после бутылки чего-то противозаконного из Эверглейдс, то ли содержавшего аллигаторов пенис, то ли нет. – Я вроде как малость Джефф Голдблюм, а отчасти этот тип, что Монк. Понимаешь, о чем я? Я однажды был статистом в «Полиция нравов: такой-то гребаный город». Режиссер сказал, что у меня интересное лицо».

Интересное лицо? Ну-ну, браток. Вроде как нормальное лицо сплюснули между двумя полотнами зеркального стекла. Опять же, и мое лицо особых описаний не заслуживает. Угрюмый вид крутого парня впечатывался в него так долго, что так и остался и когда ветер переменился.

Моя расистская колкость Зеба не задела, и в ответ он обрушивает сокрушительную новость, не трудясь подсластить ее:

– Миссис Мэдден умерла, Дэн. Мы пребываем в überпросрации.

Мы с Зебом оба ценим словечко über[4], так что в эпоху небрежных «потрясающ» и полной путаницы по поводу терминов «чумово», «ужасно», «жестоко» и «радикально» мы приберегаем über для глаголов и существительных, действительно того заслуживающих.

Мое сердце дает сбой, и телефон вдруг кажется тяжелее кирпича. Нечего было мне раздумывать об умиротворении; вот так оно и кончается.

Миссис Мэдден умерла?! Уже?

Это неправильно. Как раз сейчас в моей жизни ни малейшего пространства для маневра. Мои проблемы упакованы плотнее, чем патроны в магазине.

Она не может умереть.

– Херня, – говорю я, но это лишь отсрочка, дающая моему сердцу шанс снова войти в ритм.

– Не херня, ирландец, – возражает Зеб. – Я сказал über. А с über не выёживаются, это наш код.