Теперь Егор понимал, почему купцу Михайлу Острожцу с такой легкостью продали в Ярославле несколько бочонков пороха — особо не обеспокоившись, на кой ляд новгородцу понадобилось столько огненного зелья.

Просто никто и нигде за опасное оружие огнестрелы пока еще не принимал. И хотя в крепостях уже стояли пушки, способные метнуть завернутые в пеньку каменные ядра на расстояние почти в полкилометра либо щедро выплюнуть ведро-другое гальки в совсем близкого врага; и хотя во многих городах уже вовсю работали пороховые мельницы, перемешивая взрывчатую мякоть, окатывая и гранулируя ее, — однако для умудренных опытом воинов все эти новшества оставались баловством, пригодным разве что для вспомогательных целей.

Теперь и Егор начал соглашаться с этим мнением. Со скорострельностью один выстрел в два часа, точностью стрельбы плюс-минус телега и дальнобойностью в половину расстояния полета стрелы — огнестрелы уже не казались ему устрашающим и всепобеждающим оружием. Их еще имело смысл поставить в городских башнях, зарядить и нацелить в опасном направлении, чтобы при удаче пару раз пальнуть по идущей на штурм толпе… Но ни на что большее они явно не годились.

— Черт… — буркнул Егор, с грустью расставаясь с замыслами по вооружению ватаги ружьями и дробовиками. — Ладно, а как со второй моей просьбой? С железными бочками?

— Ты про порозы? Так один я уже почти сделал. И клин поставил, и пробку. Осталось только сварить.

— Покажи!

Порозами Кривобок называл придуманные Егором примитивные фугасы. Подрывать друг друга бочками с порохом здешние люди уже умели — однако пока не догадались, что прочный корпус снаряда способен увеличить мощность взрыва в пять-семь раз. И гость из будущего очень надеялся этим своим преимуществом в знании воспользоваться, засыпав по бочонку огненного зелья в железные шарики со стенами в половину сантиметра толщиной.

— Чего «покажи»? — неожиданно для всех раздался звонкий голос княгини.

— Да вот, половинки несваренные… — растерявшись от неожиданности, отступил в глубину кузни Кривобок и поднял с пола две темные от окалины, тяжелые полусферы.

— Вижу, что несваренные. — Елена, даром что в десятке длинных юбок, тяжелой шубе и пышной соболиной шапке, пробежалась по мастерской, быстро заглянув своими невинными пронзительными васильковыми глазками в каждый угол, за горн, под верстак, за мешки с дубовым и березовым углем, после чего, вскинув тонкие темные брови, сообщила Егору: — Батюшка, тут смерды лачинские недоимки привезли. Тебе, стало быть, княже, кланяются, почтение засвидетельствовать хотят. Ты бы их пошел приветил.

— Да, иду, конечно, — вспомнил о своих служебных обязанностях молодой человек, подобрал налатник, встряхнул, накинул на плечи.

— А что за баба сюда бежала? — не выдержав, внезапно спросила Елена. — Я приметила кого-то, пока шла.

— Супруга моя, верно, Снежанушка, — с теплотой в голосе ответил Кривобок. — Он, смотрю, на полке кувшин и сверток появились. Обед, стало быть, приносила.

— А-а… — огляделась еще раз по сторонам княгиня, но в небольшой кузне прятаться было решительно негде. — Так идем, любый мой. Мерзнут людишки-то.

— Ты доделай, когда время будет, — напоследок приказал кузнецу Егор. — Завтра подойду, посмотрим.

— Не беспокойся, княже, — кивнул мастер. — Все исполню в точности.

Под руку с родовитой супругой Егор прошествовал к воротам княжеского двора, где свернулся змеей длинный обоз. Крестьяне, скинув шапки, согнулись в низких поклонах:

— Здрав будь, надежа-князь! Долгих лет тебе, княгиня Елена! Совет да любовь с молодым супругом. Долгие лета и детей поболее!

— Глянь, как моему возвращению радуются, — не без гордости шепнула мужу княгиня. — Все же я здесь законная хозяйка, а не Нифонка, подлый прыщ!

— Конечно, ты, — ухмыльнувшись, не стал спорить Егор.