В общем, «диагноз» можно поставить следующий: стремление доказать, что деятельность именно твоей службы, твоего подразделения является наиболее важной и необходимой. Вспомним недавнюю — 1917 год — борьбу на «контрразведывательном поле»; вспомним, не вдаваясь в подробности, известное последующее соперничество между органами МВД и КГБ… Вот и здесь все тот же вопрос, кто важнее: ВЧК или достаточно автономный Особый отдел? В разной формулировке и постановке аналогичный вопрос возникал еще не раз. А ведь конфликты между спецслужбами — не свары на коммунальной кухне. В ходе таких конфликтов порой были задействованы и специальные средства, и оперативные методы. Яркое тому свидетельство — еще одно письмо Феликса Эдмундовича Вячеславу Рудольфовичу, датированное уже 25 февраля следующего года:
«Маковский[128] не ориентировался в дошедших до него обвинениях против Киевской губчека и не прекратил их в корне, наоборот, придает им значение. На основании присланного мне Маковским материала, опроса приехавших из Киева товарищей для меня ясна вся вздорность обвинений, основанная на бывшем между Ос. От. Киев. Воен. окр. и губчека[129] антагонизме.
Всякие сплетни, смещения лиц и т. п. могли на такой почве разрастаться в дела.
Ос. отдел вел агентурное наблюдение и следствие за сотрудниками ЧК. Это недопустимо. Находящийся сейчас в Москве Деницкий причастен к этому, как равно и Шнейдерман[130].
Прошу до моего приезда в Москву и разбора их дела никуда из Москвы не присылать.
Кроме того, прошу дать циркулярное разъяснение всем ос. [обым] отд. [елам], что они не имеют права заводить агентурные дела против чекистов без согласия председателя ЧК, а равно и против более или менее ответственных коммунистов без согласия парткома. В случае если возникают серьезные подозрения, о которых по местным условиям нельзя доложить предчека и парткому, — дело препровождать в Центр для дальнейшего направления.
Кроме того, считал бы полезным запретить ос. [обым] отд. [елам] заводить дела и производить аресты по делам, им не подведомственным»[131].
А вот — докладная руководителя Псковской губернской ЧК, написанная 18 марта 1920 года: «Сплошь и рядом ГубЧК, проводя операцию, наталкивается на конспиративные квартиры Особотдела [Особого отдела охраны границ Республики] и наоборот, в результате скандал… В деле установления бандитов и их пособников получаем Ваш приказ взять заложников… Особотдел получает такой же приказ, то же происходит и по выселениям помещиков из погранполосы… Особотдел… старается иметь своих осведомителей даже в самой ГубЧК с целью подкопаться к псковским верхам…»[132]
Не делая далекоидущих выводов и трагедийных обобщений, признаем: да, было. И не раз. Однако системой не стало. Спецслужбы — ведомства особые, у них свои дела и свои «игры», далеко не всегда понятные людям непосвященным.
Назначенный членом РВС Западного фронта, членом Временного польского ревкома и председателем Бюро ЦК по руководству партийной работой в польских районах, занятых частями Красной армии — при оставлении на должностях председателя ВЧК и наркома внутренних дел, — Дзержинский в июле был освобожден от обязанностей председателя Особого отдела ВЧК. 20 июля, по решению ЦК РКП(б) и Совнаркома, приказами Реввоенсовета Республики и ВЧК начальником (
Как раз в то самое время Красная армия начала свой печально известный «поход на Варшаву», а из Крыма вырвались войска барона Врангеля, двинувшиеся на Донбасс и Дон, в расчете на поддержку контрреволюционного подполья. Особые отделы Юго-Западного и Южного фронтов раскрыли и обезвредили ряд белогвардейских организаций, готовивших мятежи и восстания в Киеве, Харькове, Екатеринославле, Одессе и других городах.
Военным чекистам приходилось также бороться с дезертирством, изымать оружие и боеприпасы у населения, передавая их войскам. Понятно, что это тоже способствовало повышению боеспособности красных войск…
Важное место в деятельности особых отделов занимала разведывательная работа в тылу противника, проводившаяся их иностранными отделами. В то время как и впоследствии, в 1920–1930-е годы, разведка фактически выполняла функции «внешней контрразведки». Сотрудники ИНО, находившиеся за линией фронта, проникали в различные белогвардейские организации, и в результате на основе поступавшей от них информации было разоблачено значительное количество вражеских агентов, террористов и диверсантов, направляемых в советский тыл, получены сведения о планах и замыслах противника; разведчикам особых отделов удалось склонить к переходу на сторону красных тысячи белых солдат, способствовать организации партизанского движения.
В период Гражданской войны наряду с выполнением своих главных задач военные контрразведчики, как и сотрудники местных ЧК, выполняли и другие задания правительства: в частности, привлекались к борьбе с эпидемиями, которые на почве голода, отсутствия медикаментов, мыла и белья разрастались до небывалых размеров. Особым отделам предлагалось контролировать и то, как командиры и начальники следят за санитарным состоянием казарм, госпиталей, эвакопунктов, воинских эшелонов, оказывать содействие органам здравоохранения в организации санитарных кордонов.
Временем окончания Гражданской войны и иностранной интервенции считается период с конца 1920 года — когда войска Южного фронта освободили Крым, до осени 1922-го, когда части Народно-революционной армии Дальневосточной республики изгнали японских интервентов из Владивостока.
«Только с победой в Гражданской войне и немного ранее, при агрессии белополяков на Советскую республику, произошел перелом в настроениях „бывших людей“, оставшихся на красной территории. Тогда и только тогда, как нам представляется, появились реальные предпосылки у ВЧК приступить к созданию оперативных позиций во враждебной режиму среде… Необходимость совершить поворот в методах работы была осознана руководством ВЧК уже в конце 1920 года. Этому прямо способствовал опыт, накопленный Особым отделом ВЧК в ходе выявления и разоблачения польской агентурной сети в России, поимки и перевербовки на идейной основе ряда польских офицеров разведки»[133].
То есть ВЧК обратилась к «традиционному инструментарию», стала налаживать агентурную работу, являющуюся основой основ для любой спецслужбы и совсем еще недавно с негодованием отрицаемую большевиками как «провокационные методы». Что ж делать, в контрразведке и разведке принципиально новый «велосипед» не изобретешь… Впрочем, партийные идеологи вскоре нашли лазейку, заявляя о «насыщении новым классовым содержанием», о «марксистских позициях» и т. д. буквально любого направления человеческой деятельности. По счастью, все эти «словеса» так «словесами» и оставались…
Смена приоритетов в работе первой советской спецслужбы отразилась в подписанном Ф. Э. Дзержинским 8 января 1921 года приказе «О карательной политике органов ЧК», в котором Феликс Эдмундович требует «разгрузить тюрьмы и зорко смотреть, чтобы в них попадали только те, кто действительно опасен Советской власти». Председатель ВЧК указывал, что на первый план должна выступить «гигантская информационная работа».
«Всех подозрительных, которые могут принять участие в активной борьбе, беспартийных офицеров или лиц правоэсеровского, махновского или тому подобного толка нужно держать на учете, выяснить, проверить… Надо знать, что делает такой-то, имярек, бывший офицер или помещик, чтобы его арест имел смысл; иначе настоящие шпионы, террористы и подпольные разжигатели восстаний будут гулять на свободе, а тюрьмы будут полны людьми, занимающимися безобидной воркотней против Советской власти»[134].
Как точно сказано: «безобидная воркотня против Советской власти»! К сожалению, «партийные бонзы» так не считали, а потому требовали «держать и не пущать». Впрочем, речь сейчас не о том…