— Как ты собираешься платить?

— Пятьдесят тысяч дукатов. Оплата в самый раз, никаких сделок, расчет после доставки камней мне.

Во рту у Фрея пересохло. Пятьдесят тысяч. Возможно, он неверно расслышал.

— Ты сказал пятьдесят тысяч дукатов, не так ли?

— Это лучшее предложение, чем, если ты бы попытался продать их самостоятельно, и сделка будет честная и безопасная. Я надеюсь, это поможет тебе не поддаться соблазну.

— Сколько стоит сундук?

— Намного больше, если камни огранить. Но это не должно тебя волновать.

— Дай подумать. Ты сказал пятьдесят тысяч дукатов?

— По прибытию.

Фрей осушил свой стакан одним глотком.

— Еще вина? — предложил Квайл вежливо.

— Будьте добры, — прохрипел Фрей, протягивая стакан.

Пятьдесят тысяч дукатов. Это колоссальная куча денег. Больше, чем достаточно, чтобы жить в роскоши до конца жизни, даже после того, как он поделит долю с остальными. Если он поделится с остальными, поправил он себя.

Нет, не думай об этом. Тебе просто нужно решить, не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой.

Его сердце колотилось в груди, и кожа стала холодной.

Возможность всей жизни. Он не настолько глуп, чтобы подумать, что он не попадется. Он просто пока еще не подумал об этом.

С тех пор как он стал флибустьером, он придерживался одного смутного и неопределенного правила. Работать по мелкому. Амбиции доводят людей до смерти. Они слишком далеко заходят и им откусывают руки. Он видел, как это случалось снова и снова: ясноглазые молодые капитаны, жаждущие сделать себе имя, заглатывают наживку бизнесменов и пиратов. Погоня за большими деньгами приводит к реально плохим людям. Если ты хочешь играть в этой лиге, ты должен быть готов к новому уровню порока.

А потом еще был Флот. Они не интересуются мелкими игроками, но как только ты создал себе репутацию, они проявляют к тебе интерес. И если было что-то хуже, чем удар в спину со стороны отбросов, так это Флот.

Фрей не был богат. Те деньги, что он добывал, он проигрывал или тратил на женщин. Иногда требовались усилия, чтобы просто содержать корабль или команду. Но он никому не принадлежал, и это ему нравилось. Никто не натягивал поводья. Это говорил он сам себе, когда ему не хватало денег, и дела шли плохо.

— По крайней мере, я свободен, — думал он. — Хотя бы это.