Шли часы, дни, ночи. При свете небольших масляных ламп Элиазар записывал воспоминания старика. Иуда хотел, чтобы потомки узнали, какое место он занимал в истории.

Прошло шесть суток. Элиазар, как обычно, вошел в хижину, чтобы снова взяться за тростниковую палочку.

— Учитель! — позвал он, но ответа не последовало. — Учитель?

Элиазар поднес лампу к лицу последнего из апостолов. Желтое лицо Иуды, покрытое потом, говорило о том, что он умер, мучимый страшными видениями. Тогда Элиазар осознал, что листы папируса, лежащие рядом с ним, способны многое изменить. Но в тот момент он не знал того, что слишком многим хотелось бы, чтобы слова, записанные им, остались неизвестными до скончания веков.

Горы Джебель Карара были медно-красными, как и вся египетская пустыня. Они величественно высились на горизонте. Эти бесплодные, загадочные на вид места, казалось, принадлежали не столько земному пейзажу, сколько лунному. Сильный непрекращающийся ветер сдувал с вершин облака горячей пыли, которая тонкой пленкой облепляла тела людей. Он гулял по всей равнине, задувая в самые отдаленные уголки и превращая ее в раскаленную жаровню. Даже в тени держалась сорокаградусная жара.

Равнину часто посещали египетские крестьяне, феллахи, искавшие сабах — природное удобрение, богатое нитратами. Однажды ночью сюда проникли Хани Джабет и его друг Мохаммед вместе со своим племянником. Крестьяне взяли с собой трех осликов, на которых погрузили факелы и лопаты.

Копать драгоценный сабах, благодаря которому вечно голодные крестьяне могли собрать чуть больше зерна, они решили у холма, вплотную примыкавшего к горному кряжу. Для многих это было единственным средством хоть как-то прожить, если, конечно, не выпадет удача наткнуться на древнюю, еще не разграбленную могилу. Феллахи продавали добычу на рынке в Эль-Минья, иногда даже в Каире или Александрии.

Деревянными лопатами они стали копать. Вдруг недалеко от скалы Мохаммед наткнулся на что-то твердое. Вначале он решил, что это отрог горы, затем под лопатой обнажилось нечто интересное, похожее на могильную плиту. Даже тогда крестьянин не сразу поверил в удачу, но Хани твердо заявил, что этот камень обработан рукой человека, а не силами природы.

Изумленные крестьяне переглянулись. В глубине души каждый из них надеялся на то, что перед ними — захоронение фараона или верховного жреца. В гробницы тех и других клали драгоценные предметы, которые легко можно было продать на черном рынке.

Разграбление могил в Египте началось сразу же после сооружения первых пирамид. Фараоны даже предписывали, чтобы зодчих и строителей гробницы хоронили вместе с ними, дабы утаить точное расположение входа в погребальную камеру.

Все трое стали копать в этом месте, желая оценить размер камня, закрывавшего вход. Понемногу обнажились боковые грани плиты, она стала расшатываться.

Хани велел Мохаммеду и его племяннику просунуть в щель черенки лопат, чтобы они послужили рычагами. Когда крестьяне надавили на деревяшки в третий раз, камень подался, из-под него пошел гнилостный запах. Наконец они отодвинули плиту. За ней обнаружился небольшой темный коридор, который вел в другое помещение.

Хани вернулся к ослам, взял два факела, зажег их, вручил Мохаммеду и его племяннику, а потом сказал:

— Когда я буду внутри, дайте мне один факел.

Джабет с трудом пробрался по усеянному камнями песку и вступил в темную пещеру.

Снаружи донесся крик Мохаммеда:

— Хани, друг мой! Как ты? Здесь же ничего не видно!

Внезапно кто-то с силой схватил Мохаммеда за руку.

Он отпрыгнул назад, прочь из пещеры, под звонкий смех племянника. Проклиная всех и вся, Мохаммед взял факел, лежащий на земле, зажег его и вошел снова.