Повернулась и побежала к своему дому, и уже через несколько секунд скрылась за углом. А девочка снова осталась одна. Один на один с чёрным силачом, который подходил всё ближе и ближе.
И что теперь ей делать? Что делать? Бежать. Ну, это понятно, это она понимала, так как ничего больше ей и не оставалось. Но вот куда? Снова сближаться с силачом и снова уворачиваться от его летающей дряни ей не очень-то хотелось. Бежать на север, в сторону станции метро «Московские ворота», ей не хотелось тем более. Света там никогда не была и не знала тех мест. Поэтому она решила вернуться в свой, хорошо знакомый ей район проспекта Гагарина, только через улицу Мариинскую, которая тянулась вдоль больших цехов какого-то завода. И уже с неё свернуть на Решетникова, к шикарному Красному дереву мамы-Таи, к Гагарина. Эти места были ей хорошо знакомы. И она побежала.
Мозг у Охотника был хорошо развит, и зрение у него было отличное, а иначе и быть не может, как можно охотиться без мозгов и зрения? Он видел свою добычу, хоть до неё было и не близко, видел, как она снова удаляется от него. И видел, куда. Он решил не идти точно по её следу, он решил её перехватить. Ну а если у него не получится — ничего страшного, он вернётся на то место, где её заметил, и снова начнёт всё сначала, снова пойдёт по её запаху. Теперь-то он его прекрасно знал, он его даже полюбил. Одноглазый не знал названия улиц, он просто свернул направо и пошёл среди несвежих жёлтых домов на восток. Как раз наперерез убегающей девочке.
Глава 50
Света пролетела узкую улицу Мариинскую на хорошей скорости, она хотела оторваться от силача, убежать подальше, но у неё не получилось. И узнала об этом девочка, когда выскочила на улицу Решетникова. Она догадалась о том, что ей это не удалось, потому что у неё просто начали самопроизвольно дёргаться пальцы. Те самые поедаемые чернотой пальцы, которые она ненавидела и от которых хотела избавиться. Девочка обернулась… Ну конечно же, пальцы её не обманули: там, в самом конце улицы, ковылял за нею он, чёрный и большой — это даже издали было видно — её преследователь.
— Да Господи… Да как же ты достал, — прошептала Светлана, — ну чего ты ко мне прицепился, ну что тебе от меня нужно?
Девочка была на грани нервного срыва. Она не могла понять, что ей делать. Ей очень сильно захотелось открыть глаза и оказаться в своей тёплой комнате, в своей тёплой постели, где рядом с нею на другой кровати спят её младшие братья. И время к тому вроде как шло, но сейчас девочка ещё бежала, и бежала быстро, и уже видела из-за развалин домов роскошную крону Красного дерева. Она выбежала к нему меньше чем за минуту. И сразу к ней скатилось из развалин не менее десятка синих мальчиков. Света даже немного испугалась поначалу, но они верещали и бежали рядом с нею, не проявляя никакой агрессии, кажется, они воспринимали её как свою. Вместе с ними она вбежала в тень, что давала крона, и сразу кинулась к ручью, что вытекал из корней этого прекрасного растения. Ах, что тут была за вода! Настоящая, холодная, чистая, лучше, чем в бутылках. Светлана стала жадно пить, руки были грязные, она склонилась прямо к воде. Но не сделала и нескольких глотков, как услышала:
— Так это оно за тобой ходит?
Девочка сразу подняла голову: мама-Тая стояла и выглядывала из-за мощного ствола.
Света взглянула на неё, у мамы-Таи дёргалась верхняя губа, так дёргалась, что вся её жирная морда вздрагивала. Девочка ничего ей не ответила и снова стала пить воду. Синие мальчики расселись невдалеке, уже не орали, не галдели, сидели смирно, ждали, чем закончится разговор.
— Ты давай, уходи уже отсюда, нечего тут…, - порыкивала толстуха, но Света чувствовала, что она боится, боится больше, чем она сама.
Девочка умыла лицо холодной и чистой водой, встала, ещё раз поглядела на маму-Таю и, не сказав ей ни слова, побежала в сторону парка, в сторону своей депошки.
На перекрёстке Гагарина и Бассейной девочка остановилась и обернулась назад. Нет, она уже не надеялась, что силач исчезнет или даже отстанет, поэтому особо и не расстроилась, когда вдалеке, в начале проспекта, на углу парка, увидала его чёрную фигуру. Он всё так же шёл за нею.
«Нужно просыпаться, пора уже, у меня там утро, братьев нужно вести в садик», — думала девочка. И снова побежала; на сей раз она почему-то решила забежать в те развалины дома, где жила её жаба, она забежала на площадку, где первый раз скрывалась от медузы. Тут ничего не изменилось: чёрные колючки растут из каждой щели, мелкие лопухи, сороконожки и крупные мокрицы в тени и сырости. И тишина.
Охотник не терял следа, он знал, что идёт правильно, и мог так идти ещё очень долго. Правда, эти усилия потихоньку привели к тому, что он начал чувствовать голод, но это ровным счётом ничего не значило. Одноглавый шёл и шёл по сладкому следу. Он наслаждался запахом цели, всё время поднимая нос и немного жмурясь от удовольствия, вдыхал и вдыхал молекулы, что витали в воздухе шлейфом. Сальные железы, потовые, секреции, целая куча разных гормонов, он всё это чувствовал. Вскоре он добрался до развалин и забрался в них. Тут запах был насыщенный, но… Здесь он потерял след. Цель была тут, вот прямо здесь. Он стоял в развалинах и озирался по сторонам. Была и исчезла, не оставив направления. Но это не привело его в замешательство. Он спокойно опустился на камень, сел и замер. Охотник должен не только уметь преследовать добычу, он должен иметь ещё и выдержку, уметь ждать.
Света сразу встала и подошла к окну. Сейчас ей чёрный силач уже не казался таким страшным, он остался где-то там, далеко, на жаре, на проспекте Гагарина. А тут, за мокрым стеклом, — свет фонарей во дворе и дождик.
Перед ней на подоконнике лежала упаковка ваты, коробка с красивыми чёрными медицинскими перчатками, бинты, таблетки, антисептик в пластиковой банке, ещё резинки, чтобы пережимать кровь. Всё то, что они с Владиком приготовили к сегодняшней операции, вот только… Света поднесла пальцы к свету фонарей, который проникал через окно, и стала рассматривать их. Чернота, конечно, выросла. Она сползла с первых фаланг пальцев, перетекла через сгибы и уже запачкала вторые фаланги. Девочка повернула руку; ногти на этих двух пальцах — они ещё вчера были большей частью розовые, лишь по центру их располагались чёрные точки. Но это только вчера, теперь ногти были полностью черны. Даже сами ногтевые пластины почернели. Ещё вчера эта новая, появившаяся чернота свела бы её с ума, но сейчас… Странно, но она почему-то даже не расстроилась. Наверное, за последнее время устала бояться и расстраиваться. Она поднесла руку близко к глазам. Ей было немного тоскливо и… как-то всё равно. Кажется, девочка начинала привыкать к черноте, примиряться с нею, ей почему-то казалось, что чёрные пальцы помогают ей избегать опасности. К тому же у неё ничего не болело. Наоборот, она чувствовала себя прекрасно. Ей казалось, что она полна сил. К тому же только сейчас Света стала замечать то, что с самого начала могло показаться очевидным. Вот и опять — она смотрела в темноту двора и ничего там не видела: мокрые машины, заваленные жёлтыми листьями, ничего необычного для раннего, дождливого и темного утра в Санкт-Петербурге. Но вот пальцы… Они едва-едва подёргивались в мелких судорогах. Её глаза не видели опасности, но благодаря пальцам она о ней знала. Знала наверняка. Света распаковала коробку с перчатками, вытащила одну из них и натянула на левую руку. Это смотрелось круто. Девочка немного полюбовалась своей рукой в чёрной перчатке и подумала, что пока не будет отрезать себе пальцы. Подождёт, пока придут анализы. Тем более что эта затея не очень нравилась Владику, хоть он и согласился помочь. А ей не хотелось его напрягать.
Телефон. Она знает, кто это звонит. Девочка, не снимая перчатки, — ей нравилось это изящество чёрного цвета — берёт трубку. «Пахом». Ну конечно.
— Да, Владик.
— Ну что, я одеваюсь?