Ребята понуро шли вверх от Этажерки. Адмиральский кортеж давно укатил. Сёмка с удивлением подумал, что не заметил, как день склонился к закату. Набережная постепенно заполнялась фланирующими парочками; вечерний прилив ещё не начался, и изрядная часть акватории внутренней гавани обнажила дно. Вода далеко отступила от береговой линии, и особенно сильно – в Гнилом углу, правее Нового города. Корабли лениво курились дымками, выстроившись рядами вдоль Тигровки, до самого прохода на внешний рейд. Сколько же времени прошло, в самом деле? А завтракали они… когда? Давно, ох давно…
– Что-то мне есть захотелось. – Светка будто угадала его мысли. – Жаль, тут «Макдональдса» нет, верно? Сейчас бы по бигмаку и деревенской картошечке…
– Ага, и по большой коле!
Ребята рассмеялись, а Сёмка вспомнил ароматы кунжутного масла, тухлой рыбы и прогорклого жира – запахи китайских кварталов, откуда они убрались с такой поспешностью. Интересно, а где в этом городишке обедают белые люди? Неужели только у себя дома?
Подходящее заведение скоро нашлось – кофейня располагалась через площадь от длинного здания с чугунной оградой.
Дом на углу площади, наискосок от местного заведения общепита, оказался повреждён. Перед выщербленным наверху фасадом копошились четверо китайских рабочих, нагружая битыми кирпичами ручную тележку. Неподалёку, возле низкого дощатого барьера, прилаженного прямо на мостовой, прохаживался туда-сюда стрелок в длиннополой серой шинели, с винтовкой за плечом. К длинному стволу примкнут тонкий, как шило, штык – колышется над папахой в такт шагам. Ребята переглянулись и несмело приблизились.
Загородка – несколько перекрещенных горбылей – ограждала яму в мостовой. Среди битого булыжника и свежевывороченной земли торчало нечто чёрное, цилиндрическое, наискось уходящее в землю. Плоское донце непонятной штуковины смотрит в сторону раненого дома. Сёмка пригляделся и, поняв, что это такое, невольно попятился.
– Что это, дяденька солдат? – поинтересовалась Светка с подобающей барышне робостью.
– Бонба это, с японского броненосца, барышня, – охотно пояснил стрелок. – Вчера днём как зачали косорылые по городу палить – сюды, значить, и прилетело! Вона какая здоровая будет, с хорошего поросёнка! Большая, видать, в ей сила, да Господь уберёг, не разорвалася, окаянная!
Вот он какой – калибр двенадцать дюймов! И Сёмка проследил взглядом траекторию, по которой мог прилететь тяжёлый снаряд. Так и есть – скользнув по пологой дуге с неба, снёс часть верхнего этажа дома, возле которого копошились сейчас китайцы, и, продолжив полёт, уткнулся вот сюда, в землю. Но взрыватель не сработал, а то очень большой вопрос, устоял бы дом, а заодно и соседние постройки.
Сёмка поёжился, припоминая поднимающиеся над крышами пакгаузов столбы взрывов. Перед глазами, как наяву, замелькали вдруг кадры старой чёрно-белой кинохроники: заваленные сугробами улицы, высокие дома с окнами, перечёркнутыми косыми белыми крестами. И люди – сгорбленные, закутанные в платки женщины, тянущие за собой санки с вёдрами и бидонами. Стена дома вдруг обрушивается – неестественно медленно, накрывая лавиной битого кирпича и клубами пыли мостовую и людей.
И – неприметная табличка, которую он сам не так давно видел – на экскурсии. Под табличкой пристроены несколько пожухлых красных гвоздик и алюминиевые ванночки от догоревших свечей.
Вот оно, значит, как…
Еда оказалась вполне приличной – пироги с луком и рисом, что-то вроде котлет и по глубокой тарелке густых щей. Вдохнув божественные ароматы, ребята осознали, насколько проголодались. Разбитной малый, подававший заказ (не китаец, самый что ни на есть русский!) лишь усмехнулся в усы и отправился за истребованной Сёмкой бутылкой загадочной «сельтерской» – официант предложил её в качестве замены пиву, которое Светка с возмущением отвергла. Сёмка настаивать не стал, хотя и считал, что возраст вполне позволяет ему подобные вольности.
Съесть всё выставленное на стол оказалось делом непростым, даже невозможным – здешние порции рассчитаны то ли на пузатых трёхметровых великанов, то ли на правозащитников, три недели кряду державших голодовку и вдруг получивших вожделенную уступку властей. Разлив по высоким стаканам «сельтерскую» (обычная минералка, только подавали её в керамических, терракотового цвета бутылках с круглым штампом и готическими буквами на боку), ребята взялись за сахарные коржики – жизнь определённо налаживалась! После вкусного обеда Светка подобрела настолько, что даже перестала шпынять Сёмку за идиотскую выходку с адмиралом. Сёмка расслабленно закинул ногу на ногу и болтал кроссовкой, неспешно размышляя: как странно – сидят они в осаждённом вроде бы городе – но вот и кафе работает, и сахарные рогалики с лимонадом подают, и никакого тебе голода. С Этажерки доносятся вздохи полкового оркестра; дамы с морскими офицерами, проезжающие мимо в колясках, кажутся вполне беззаботными. Будто вчера не валились с низкого неба на город двенадцатидюймовые «чемоданы» японских броненосцев, будто не вырастали над крышами дымные столбы разрывов!
– А знаешь, Галка, оказывается, тоже журнал ведёт! – заявила вдруг Светка. Оказывается, она давно уже что-то взахлёб рассказывала, но Сёмка только сейчас услышал. – Ну не ЖеЖе, конечно, обычный дневник, в тетрадке, и даже картинки есть – вырезает из газет и наклеивает. Она мне показывала, когда мы собирались спать, – я даже несколько страничек сфоткала, когда она пошла в ванную. Вот, смотри!
– Я так удивилась, когда Галка сказала мне, что ей всего двенадцать лет, – продолжала меж тем Светлана. – Говорит, она всегда выглядела старше – ведь и мы решили, что она наша ровесница. А оказывается – совсем маленькая, у нас в шестом классе училась бы! А пишет здорово – совсем как взрослая!
– Да, любопытно… – задумчиво протянул Сёмка, возвращая гаджет. – Интересно, её дневник сохранился до наших дней? Ну то есть мы, там, у нас, могли бы найти и прочитать, что потом будет с Галиной?