– Бабло, будь оно неладно… Ксюха хорошие деньги предложила… мы ж не наглухо, только напугать… а она бы потом около него сидела…
– Вот вы деятели, – сплюнул Леон с досадой, – не наглухо, говоришь? А Димас сейчас в тяжелом состоянии в реанимации отдыхает, и гарантий врачи не дают, а у него жена беременная. Как я в глаза потом смотреть буду?
– Я… я помогу… все бабки отдам ей…
– Да сдались ей бабки твои, выродок. Без тебя не справимся, ага. Вот если Димас на тот свет откинется – тогда что делать? И что с тобой будет, когда Михаил Георгиевич домой вернется? Ты ж понимаешь, что я тебя отсюда не выпущу теперь. Хотел уйти – тебя отпустили, а ты через полгода – такие финты? Сволочь неблагодарная.
– Леон… ну, Леон, помоги, а? – задыхаясь, попросил Рудой, и в голосе его явственно послышались слезы. – Я ж все рассказал…
– Да что с твоих рассказов-то? И без них уже все знаю давно. И про пацана, которого ты на гостью нашу натравил, и про то, как вы его убрать хотели, – Леон вынул сигарету и закурил. – Ты чем думал, когда под три трупа подписывался, а?
– Ка…каких три? – выпучил глаза Рудой. – Только баба в «Харриере» и пацан…
– А то, что с женщиной еще мужчина ездит, ты не узнал? Ну, зря. А он – вон стоит. И я сделаю проще – пусть он теперь и решает, что с тобой делать, потому что женщина эта – его жена, и никакая хозяину нашему не любовница. Так что два косяка ты упорол, болезный. И за них должен рассчитаться.
Рудой перевел взгляд в ту сторону, куда указал Леон, и вздрогнул. Внушительная фигура Хохла в этот момент показалась ему особенно устрашающей, а уж силу кулаков он успел проверить на собственной шкуре – до сих пор перед глазами летели мухи, а рассеченный лоб саднил. Хохол же смотрел на него безразлично, так, как смотрят на то, чему больше нет ни места, ни названия. Уже давно Женька не устранял никого своими руками, но, не задумываясь, сделал бы это, когда опасность грозила Марине. Этого же хромого рыжего недотепу ему было почему-то даже жаль – погорел, как дурак, на перспективе быстро заработать при помощи своего спортивного прошлого. Это хорошо, что внимательная Коваль рассмотрела шкета Иннокентия, а потом и учуяла этого Рудого в кафе… Было жаль Ворона, заплатившего очень дорогую цену за свою привязанность к Ксении и нежелание провести и разделить с ней остаток жизни.
– Слышь, отморозок, – заговорил Женька, подойдя ближе и присаживаясь на корточки, – а вот скажи, что ты на моем месте бы сделал, а? Вот если бы не я, а ты сейчас сидел здесь и смотрел на связанного урода, который твою любимую женщину, мать девятилетнего пацана, кстати, чуть на тот свет не отправил?
Рудой в ужасе закрыл глаза. Ответ напрашивался сам собой и был настолько очевиден, что необходимость в словах отпадала сама собой. Он бы – убил. И этот огромный мужик с выбеленными волосами и обожженными кистями рук сделает то же самое. Как глупо было ничего не проверить, повестись на обещания Ксении, вообще попробовать замахнуться на Ворона и эту бабу, которую он видел-то мельком один раз, лежа в кустах у этого самого дома с биноклем. Ксения-то выкрутится, это понятно, а вот он, Рудой, вряд ли… Умирать в тридцать девять лет совершенно не хотелось.
– Му…мужики… может, того… по-хорошему разойдемся, а? – жалобно заговорил он, переводя взгляд с Хохла на Леона и обратно. – Я уеду, так залягу, что никто никогда знать не будет, где я, а, мужики?
– Я фигею с первых пионеров, – прокомментировал Хохол. – И что же – мы тебя вот так за здорово живешь отпустим? А Ворону что мычать будем? Мол – убили и съели, потому и трупа нет? Красиво придумал. И потом – у меня, знаешь ли, принцип… я никогда не оставляю свидетелей, потому до сих пор жив и не на киче, ясно? Так с какого праздника для тебя должно быть исключение?
– Я… я заплачу…
– Это ж сколько ты с Ксюхи содрал, болезный, коль так легко расшвыриваешься? – вмешался Леон с улыбкой. – Нам бабла, Димкиной жене – бабла, сам в бега – тоже, поди, не с пустым карманом. Щедрая Ксюха оказалась, как я погляжу
– У меня свои есть… немного, но есть… все отдам…
Хохол скучающе смотрел на извивающегося на земле Рудого. Такие песни он частенько слышал в прошлом, даже с теми же словами, и никогда это его не жалобило и не заставляло передумать. Деньги что – бумажки, мусор, а вот жизнь… Если бы он отпускал всех, кто его просил об этом, то, возможно, сам уже давно бы был либо мертв, либо действительно на зоне. Но сейчас так не хотелось марать руки… В душе все переворачивалось и протестовало – нет, только не это снова, не весь этот ужас, кровь и запах смерти. После устроенной резни в ночном клубе «Тропиканка» Хохол долго приходил в себя – это оказалось куда тяжелее, чем раньше. И хотя он не испытывал угрызений совести, потому что считал себя правым в той ситуации, однако собственное ощущение от себя же долго оставалось мерзким. Еще его угнетала мысль о том, что когда-то об этом узнает Марина… Она, правда, узнала, но сказала только одно – я все понимаю и сделала бы то же самое – за тебя. Но все равно противное чувство еще долго не проходило.
– Знаешь, что я думаю? – проговорил он, приняв решение. – Я тебя трогать не буду – по сути ничего не произошло, так ведь? Сделаем проще. Дождемся момента, когда Ворон из больнички вернется. В конце концов, это его баба все заварила – вот пусть сам и разбирается. А ты не обессудь – пока посидишь там, где у вас это принято, думаю, что Леон место найдет.
– Найду, – кивнул тот. – Отойдем на секунду, Джек.
Хохол поднялся и отошел вслед за Леоном к забору: