– Хочу, – всхлипнула она, размазывая по лицу слезы. – Только…
– Со мной все в порядке, я тебе клянусь. Иди к врачу, пусть напишет, чем лобешник мазать, ты же врач у меня, сама все сделаешь. А мне в сто раз приятнее, когда ты руками касаешься, чем кто-то еще. Все, иди.
Марина так и не высказала Ворону всего, что хотела, к чему, когда человек все равно не поймет, не оценит, не изменится? Только воздух сотрясать. Но она сделала другое. В одном из банков открыла счет на имя Леона, стянув его паспорт из тумбочки перед уходом из больницы, и положила туда ощутимую сумму, а документ и банковскую карту отправила с курьером прямо в больницу. Женька, узнав об этом, одобрительно кивнул, но промолчал – знал, что Коваль терпеть не может, когда кто-то замечает за ней такие вот порывы, как будто стыдится того, что сделала. По дороге в аэропорт она все-таки попросила водителя заехать на кладбище и одна, заставив Хохла остаться в машине, пошла к могилам. Внутри все молчало, как будто не было до этого таких мучительных моментов у могилы первого мужа, как будто ее сердце не сжималось при взгляде на собственную фотографию на черном памятнике рядом, как будто все это было не с ней. Оставив на могиле Егора традиционные белые розы, Коваль вышла из ворот кладбища и, не оборачиваясь больше, пошла к машине. Все дела в этой стране у нее были закончены…
Примечания
1
Здравствуйте (
2
Стихи Марины Горячкиной.