– Да уже шесть утра!
– Ну и что? Не поедешь, сказал, и точка. Попробуй только из дома нос высунуть.
И она вдруг согласилась, внезапно поняв, насколько сильно устала и какое ужасное нервное потрясение пережила. Силы покинули ее мгновенно, и Марина опустилась на пол, жалобно посмотрев на Мишку снизу вверх:
– Мишаня, пусть меня кто-то из парней наверх отведет, а? Ног не чувствую совсем…
– Сейчас.
Она даже не поняла, как и каким образом очутилась в постели, кто отнес ее туда, уложил и заботливо укрыл одеялом, просто сразу же уснула, едва коснувшись подушки головой. Снова снился Женька – молодой, сильный, почему-то в деревне, по пояс голый и с вилами в руках. Проснувшись, Марина вспомнила этот момент – Хохол копал картошку, а она, сидя на перевернутом баке из-под воды, хрустела только что выдернутой из грядки и ополоснутой под струей из колонки морковкой. Именно тогда Женька сказал, что готов провести остаток жизни вот так, в деревне, без понтов, машин и разборок, лишь бы Марина всегда была рядом. «Наверное, зря я тогда не согласилась, – подумала она, потягиваясь. – Жили бы сейчас как люди, не скрывались бы, не шугались от каждого куста, как зайцы». Но потом поняла – нет, не смогли бы. Она бы в первую очередь и не смогла, слишком уж городская, слишком избалованная, хоть и выросла рядом с пьющей матерью.
«В этот раз меня совершенно не тянет на кладбище, – вдруг поняла Марина, спускаясь после душа к завтраку. – Даже странно – я столько времени здесь, а на кладбище ни разу не заехала. И не тянет, как бывало. А надо бы».
Но думалось об этом уже как-то отстраненно, чуждо, не как раньше – с болью, с тоской и постоянной раной в сердце. Сейчас даже это уже не было первостепенным – только Хохол, его здоровье.
Ворон за завтраком был хмур и зол, молча ковырял вилкой омлет и не проявлял желания беседовать. Но Марине это было только на руку – она тоже не испытывала потребности в диалоге после сегодняшней ночи. То, с каким равнодушием Мишка списывал еще живых людей на тот свет, неприятно поразило ее, и разговаривать с ним она вообще не хотела – как не хотела видеть. Ей придется терпеть какое-то время, пока Женьку нельзя будет забрать и уехать. Хотя есть вариант переехать отсюда в гостиницу.
– Думать не смей, – буркнул Мишка, и она поняла, что последнюю фразу произнесла вслух. – Здесь народу полно, а в гостинице одна будешь – мало ли что.
– Кому я нужна…
– Опять рамсишь? – Он метнул в нее довольно выразительный взгляд, и Марина махнула рукой, смирившись.
К Хохлу она помчалась, едва закончив завтракать, и тут Ворон уже не возражал, дал машину и трех охранников, которых лично проинструктировал, как себя вести, и особенно – как не вести.
– Дама с характером, коленом меж ног засадит – всю жизнь фальцетом петь будете, – предупредил он, и Марина фыркнула:
– Ну, что ты гонишь, когда я так делала?
– Да вот когда бы ни делала, лишь бы не сегодня, – отбрил Мишка. – Все, валите уже – шуму от вас, как от восточного базара!
Женька чувствовал себя значительно лучше, чем вчера, сидел в постели, укрытый до пояса, и листал какую-то газету. На второй кровати у окна спал Леон, тоже видимо находившийся вне опасности. Марина остановилась в дверях, прижавшись плечом к косяку, и Хохол даже не сразу понял, что происходит:
– Ты как здесь? В ожоговое вроде как не пускают.
– Попробуй меня не пустить, – улыбнулась она, подходя к кровати и целуя его в щеку. – Ну, как ты тут?
– Жив, как видишь. Рожу вот всю опалило, будь оно неладно, – пожаловался Женька, пальцем трогая заклейку во весь лоб.