Даже не открывая рта.
Мы бежали сквозь мягкую грязь. Даже думать об этом было противно; такое ощущение, словно весь мир стал отхожим местом. Я почти ничего не видел; просто протискивался сквозь кучи дерьма – по лодыжки в дерьме, – с трудом сдерживая рвоту. Твинкль бежала впереди. Мимо рисунков на каменных стенах, выкрашенных говном.
Бежали и видели мельком:
Собаки, трахающие женщин. Мужчины, трахающие собак. Рождавшиеся в половинчатом миксе дети, корчащиеся в отвратительных миазмах, что поднимались от нечистот.
Лицо Дас Убердога, мерцающее в темноте со стены впереди.
Эти нарисованные глаза приковали меня к месту, требуя веры; я не мог даже пошевелиться. Собачье дерьмо стекало в мои ботинки. Твинкль повернулась, чтобы меня подстегнуть.
– Вам здесь нравится, Мистер Скриббл?
– Ну так и оставайтесь!
Девочка рванулась вперед, продираясь сквозь говно.
– Твинкль, подожди!
Бриджит провела нас в этот подвал, вниз по лестнице за дверью в кладовку на кухне.
– Скорее всего, на том выходе тоже будут копы, Скриббл, – сказала она.
– Ничего, как-нибудь разберемся.
Оставайся на чистяке. Никаких перьев. Через дыру в стене в этом собачьем сортире.
И там, и вправду, был коп, ожидающий нас.
Он плавал лицом вниз в стоячей воде.
Коп, утонувший в собачьем дерьме.