В конце концов я соглашаюсь на сигарету «покойного» и, сначала медленно, а потом все более и более нервной скороговоркой, излагаю события последних дней: про поездку в Бангкок, украденные миллионы, мое решение их вернуть, недоступную мне пратьяхару, приезд Тащерского и почти отрезанные пальцы, посиневшими комочками валяющиеся на дне окровавленной ванной («ну это плод твоего больного воображения», прокомментировал Арно), постепенно добираясь до истории с мостом.
Из Арно получился идеальный слушатель. Слегка наклонив голову и механически потирая оцарапанные голени, он впитывает мой рассказ молча и, за исключением нескольких отрезвляющих ремарок, не прерывает меня никакими вопросами.
— Я решила, что дам богам самим выбрать, кого убить. Меня или его. Если б они выбрали меня, то такая смерть все равно лучше той, ну… в ванной. А если б они выбрали его, то я как бы здесь ни при чем. Я же вела себя честно! Я могла его пустить первым, он сам предложил. Но я же все-таки пошла впереди него! Это значит, что… Я запуталась… Я не понимаю. Кто его убил?! Бог или я?! Я с ума сойду, если не отвечу на этот вопрос! Это я его убила? Да? Ты поэтому молчишь? Ты думаешь, это я?
Арно качает головой:
— Какая теперь разница?
— Но ты думаешь, это я?
— Да. Я думаю, это ты.
— Но я же дала Богу шанс, сама встала на мост! Если б он хотел, он ведь мог его обрушить подо мной, а не ждать, пока пойдет… — я киваю назад, туда, где среди обломков валяется тело, словно списанная в неликвид растерзанная боксерская груша. — Я поверила гадалке, что решает Бог. Я дала ему решить. И пошла на мост проверить, было ли у бога намерение убить меня. И выжила. По-крайней мере мне сначала так показалось, но сейчас я понимаю, что ошиблась. Я такой же труп, как и он. Я обречена, парадокс был в том, что как бы оно ни обернулось, а мне все равно не выжить!
— Успокойся, ты себя заводишь. Ты
— Да ты просто ничего до сих пор не понял. Там в доме сидят его люди. А еще у него есть сын. Они вместе делают бизнес. Он найдет меня везде. Понимаешь, просто везде. Я никогда не смогу вернуться в Москву или остаться жить тут. Мне просто нет места на этой планете. Меня найдут, и, если хотели убить просто за деньги, то уж за убийство Тащерского, будь уверен, меня просто четвертуют, раздерут на куски руками, а не ножом! Бог надо мной поиздевался! Он сначала показал мне мир, нормальный, как у тебя, как у Лучано или Сэма… а потом отнял его и подсунул ту самую, обещанную мне смерть! Дай мне еще сигарету, я уже имею на нее право, как труп у трупа, могу одолжить у Тащерского закурить.
Арно протягивает мне пачку.
— Ну на труп-то ты не похожа, — замечает он.
— Похожа или не похожа — уже не важно, я умерла. Мне конец. Когда я подошла к мосту, поставила на него ногу, но еще не перенесла на нее вес тела, я зажмурилась, и передо мной буквально встала картина, о которой я тебе однажды говорила: шоссе, обнесенное колючей проволокой, никуда не свернуть, а впереди — и теперь я к ней подошла вплотную — та самая жуткая пропасть, как разверстая пасть, зовущая меня, ждущая, зловонная, и я стою на ее краю. Все было в точности так, как я всегда и боялась. И хоть и упала туда не я, но это то же самое, будто я. Это просто отсрочка. Вместо сердца у меня пропасть, заполненная мраком, я не могу пошевелиться, я словно не я, а мой собственный труп, видящий сон про последние минуты своей уже завершившейся жизни.
— Нда… — говорит Арно и задумчиво бросает камушки в темноту. — А ты была в Варанаси?
— Где?
— Это место в Индии. На реке Ганг. Считается, что если прах уплывет в ее водах, то человеку обеспечено бессмертие. И вот туда везут трупы сотнями, сжигают на главной площади. Я как-то снял номер в отеле и сидел на балконе, месяц, или два, не помню, и смотрел на тысячи костров, на чад, стоящий над городком, неба не видно. И вдыхал запах жженой человеческой плоти.
— О Господи! Зачем?!
— Значит, ты там не была. А зря. Такие поездки надо включать в школьную программу. Очень полезное местечко.
— Кому? Трупам?
— Живым. В том-то и дело, что полезное