Книги
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I
В случае суда над Жоржем в этом ветвлении его альтерверса парадокс заключается в том, что, как было показано в предыдущей главе, во время начала своей работы в 1940 году в Нью-Йорке он жил в доме, принадлежавшем общине, тесно связанной с масонами. И тамошние символы были гораздо оптимистичнее – циркуль и наугольник. Получается, что в Америке масонство покровительствовало Жоржу, а в Москве покровительствовало его гонителям.
Конечно, такая ассоциативная связь есть не что иное, как моя «эвереттическая спекуляция». У читателя другой «мировоззренческой ориентации» возникнут другие ассоциации о связи дома П. П. Смирнова с биографией Жоржа и промелькнут иные волокна его альтерверса.
Например, ворсинка, в которой студент Коваль в 1934–1936 гг. любуется великолепным протяжённым фасадом этого особняка (уже тогда занятого Военной прокуратурой), пробегая мимо него со своей Милой на сеанс в кино или на спектакль театра ВЦСПС А. Д. Дикого в расположенное в «шаговой доступности» от Менделеевки (для молодых-то ног ☺…) здание кинотеатра «Колизей» на Чистопрудном бульваре. При этом его совершенно не интересует то, чем занимаются люди в здании с таким красивым фасадом.
Но ни парижский процесс (ни, тем более, какой-то суд над «предателем Ковалем» в рассмотренном волоконце альтерверса) не были самой большой «головной болью» Лаврентия Павловича в начале 1949 года. Гораздо больше его волновало то, что срывались сроки готовности первой атомной бомбы. Атомная тематика была для него главной в это время. Среди потока документов, которые ежедневно ложились на его стол, именно «атомные» он читал с особым вниманием.
Тому были серьёзные основания. Дело в том, что именно в начале 1949 года международное положение обострилось настолько, что опасность случайного военного конфликта в Европе, мгновенно перерастающего в Третью мировую войну, стала вполне реальной. А Третья мировая – это атомная война…
Краткое описание эволюции состояния международных отношений в нашей ветви альтерверса, приведшей их к 1949 году на грань новой войны, сводится к следующему.
Совместная Победа во Второй мировой войне породила международную эйфорию:
07.10. Почтовая марка СССР 1943 г.[116]
Но эта эйфория быстро остывала. В 1946 году, после предвыборной речи Сталина 9 февраля и фултонской речи Черчилля 5 марта она уже практически испарилась, и международные отношения перешли в состояние «остывающего мира». А после Лондонского совещания Англии, Франции, США и стран Бенилюкса[117] 23 февраля – 6 марта 1948 года, фактически заложившего основы создания ФРГ, и, последовавшего в ответ на её решения демонстративного выхода СССР из Союзнического Контрольного совета[118] 20 марта 1948 года, они уже вполне адекватно описываются термином «холодная война».
А на войне как на войне…
Началась транспортная блокада Западного Берлина. Запад ответил организацией «воздушного моста». Началась финансовая война – Запад ввёл свою «оккупационную валюту», Советский Союз – свою. Берлин выживал за счёт воздушных поставок и невероятно расцветшего «чёрного рынка» – никакой границы между Западным и Восточным Берлином не было, а Восточный Берлин снабжался Советской военной администрацией Германии.
При этом, как свидетельствуют современные исторические исследования,
Но объективно судьба 2,5 миллионов жителей Западного Берлина, всей Германии, да и мира в Европе «висела на волоске» – любой случайный инцидент мог его оборвать. И оборвать с «атомным грохотом» – других средств нейтрализовать военное превосходство СССР в Европе просто не было.
Это хорошо понимали и в Белом Доме, и в Кремле. Обстановку в Москве в момент пика кризиса и обстоятельства его разрешения хорошо передаёт описание одного очень близкого к нашему волокна альтерверса в романе «Тайный советник вождя»:
«
–