– А мне что, надо хлопать в ладоши, петь и плясать? Или благосклонно кивать – мол, да, нехорошо, но бывают обстоятельства…

– Обстоятельства в самом деле бывают. Но убеждать тебя я не стану. Я просто дам тебе задание. Представь на досуге, что Ари приняла зелье. Внезапно, без всяких объяснений и видимых причин… раз, и всё. Её больше нет рядом. И никогда уже не будет. Подумай, как бы ты стал действовать. И ещё реши, остановил бы тебя при этом запрет на просмотр чужих файлов. Что было бы для тебя важнее: узнать, ПОЧЕМУ – или соблюсти моральные нормы?

Помолчав, Наставница добавила довольно мрачно:

– Когда ты честно ответишь на последний вопрос, тебе уже не надо будет спрашивать себя, любишь ты Ари или нет.

"?Клаус?// //да не знаю я! Надо посидеть, сосредоточиться, представить…// //что ж, спрошу позже// //потом. Да".

Между тем Анжи вернулась к прежней теме.

– Рышар хотел осчастливить людей. И он это сделал. Правда, путь, этот клятый путь, который он выбрал… но осчастливить большинство иным способом, пожалуй, не удалось бы, а сотворение миров – это, как и политика, искусство возможного. Что же до меньшинства, того самого, которое всегда идёт не в ногу и выбирает все стороны разом – меньшинству этому счастье по единому шаблону вообще не светит. Оно ценит удовольствие не настолько высоко, чтобы обожраться им до полного обалдения и утраты жизненных интересов…

– Погоди! – если бы не дисциплинирующее присутствие Ари, Клаус наверняка вскочил бы и заметался по комнатке этаким шариком от пинг-понга (чего за ним вообще-то не водилось). – Погоди! Кем вообще был Рышар? Богом?

– Рабочий термин, который использовался в его среде – вэ-мейкер.

– Это, кажется, из английского?

– Да. "Мейкер" – дословно "делатель". Как Kingmaker, как movie-maker, как "Pagemaker". А вэ представляет собой сокращение от world, то есть "мир"… в самом широком смысле этого слова. Точнее всего перевести термин вэ-мейкер можно, если использовать греческое слово демиург, но перевод всё равно был бы недостаточно точным. Демиург – фигура неустранимо эпическая, на ней, как ни на какой иной, лежит отсвет божественности… и тень непомерной, нечеловеческой ответственности. А вэ-мейкер – это профессия. Вполне человеческая, должна заметить. И являющаяся, по большому счёту, частью шоу-бизнеса.

– Значит, Рышар был всё-таки человеком?

– Да. С маленькой поправкой: человеком, способным творить подлинные чудеса, человеком, умеющим перекраивать миры. И даже в прямом, исконном смысле слова создавать их.

Впервые за долгое время ожила Ари.

– Зачем ему был нужен этот ваш анкавер? – спросила она.

– Редко, но метко, – одобрительно кивнула Наставница. – Для того, чтобы ответить, надо знать предысторию его родного мира. Долгое время предки и соотечественники Рышара шли тем же самым путём, что и мы в эпоху преданкавера. То есть развивали технологии. И когда они, технологии (в первую очередь компьютерные и коммуникационные) развились в достаточной степени, к ним снизошли некие калмы. Чужаки-телепаты, имеющие нечеловеческое обличье и нечеловеческое мышление. И мир Рышара изменился, приняв новую технологию.

– Это был их собственный анкавер? – рискнул Клаус.

– Вполне возможно. Доказательств нет – ни pro, ни contra. Но очень похоже, очень… – Анжи потёрла подбородок, встряхнулась. – Итак, мир Рышара получил трансферт. Вы оба им уже пользовались в той или иной форме. Мы называем это саркофагом странников. А сам Рышар вошёл в немногочисленную группу людей, которые занялись подбором программ параметров для трансферта. Вроде бы ничего необычного, просто бизнес… но, как вскоре выяснилось, не совсем. Потому что помимо крепких профессионалов в среде вэ-мейкинга выделилась прослойка из немногочисленных художников, истинных творцов, способных перешагнуть тонкую грань между копированием и созданием, между умножением числа доступных миров и расширением спектра сущ-но-стей, из которых состоит реальность. Большинство вэ-мейкеров были обычными профи и ваяли косметически улучшенные версии действительности; меньшинство – то самое, желающее странного – творило новую действительность. Миры на заказ. Рышар был из последних.

Наставница вздохнула. Не решаясь прерывать её рассказ, Клаус и Ари сидели тихо, как пара зачарованных мышей.

– Он вёл жизнь монаха. Или отшельника. Художника, полностью сосредоточенного на своей работе… что, впрочем, равнозначно. А столь полная концентрация на деле ведёт к аскетизму. И Рышар был аскетом. Вот только, как любой мечтатель, он нередко задумывался о том, каково это – жить просто для того, чтобы жить, существовать в своё удовольствие, не думая о цели, не решая каких-либо задач. И вот, когда почти всё население его родины уже безвылазно лежало в саркофагах, переселившись в иные миры, а у него внезапно появилось свободное время, он задумался и спросил себя: а почему нет? В самом деле, почему?