1

Прохладным сентябрьским днем Анна Григорьева стояла у помпезной могилы на Ваганьковском кладбище. Ей казалось, что тяжелый мраморный памятник всей своей холодной массой давит на ее сердце. С фотографии, укрепленной в мраморной раме, на нее смотрел старый академик, которого она безмолвно и безнадежно любила все годы, в которые работала с ним. Он прожил большую и, в общем, счастливую жизнь, работал до последнего дня и умер во сне поздней весной. Сыновья и внуки не выполнили распоряжения академика Цацаниди, содержавшегося в завещании. Он просил кремировать тело, а урну с прахом захоронить на старом греческом кладбище в небольшом поселке на берегу Черного моря. Но его, ученого с мировым именем, похоронили здесь, рядом с супругой.

Анна достала из сумки целлофановый пакетик и высыпала на могилу горсть сероватой, вперемешку с мелкими камушками, земли, той самой, со старого кладбища.

— Знаете, Константин Аркадьевич, там море все так же бьет в скалу, кизил поспел и падает на старые плиты. А звезды там такие же далекие, как и здесь. Может, только чуточку ярче.

2

Маша Рокотова ненавидела командировки. Особенно в Москву. Казалось бы, всего четыре часа поездом до родного города, а ощущение такое, что до теплого дома, ванной и уютной постели — сотни и тысячи километров. По мокрому от дождя тротуару несется особая, по-московски озабоченная и хмурая толпа. В окнах зажигают свет чужие, посторонние, потусторонние — люди, которым нет до тебя никакого дела.

— Билетов до Ярославля нет, — устало сообщила кассирша.

— А на следующий поезд?

— Есть только на Воркутинский фирменный, купе, в 21.30. Будете брать?

— Нет, пока нет…

Ну надо же, как не повезло! Впрочем, винить Маше приходилось только себя любимую. Дел в Москве предполагалось так много, что она просто побоялась брать обратный билет на фирменную электричку. Она уходит с Ярославского вокзала слишком рано, и взятый заранее билет уже не раз пропадал.

Попытав счастья с частным автобусом, где ей предложили путешествовать лишь стоя, Маша совсем было решилась брать билет на поздний поезд, а потом все же рискнула… Больше всего она не любила кого-то обременять, но ведь это не кто-то, это Анька. Анькин номер она помнила плохо, но, как ни странно, с первой попытки попала в десятку.

— Григорьева слушает!

— Анюта, привет, это Маша Рокотова! Я не очень тебя отвлекаю?