— Чудное существо — человек,— не то удивлялся, не то упрекал тот.— Вот запустили ракету, вскоре полетим на луну, а я, грешный, еще крепче привязался к Земле. И ласку ее стал чувствовать сильнее. Не верите? Слово даю. И так во всем… Вот в Горьком побывали, а свой завод стал дороже. Правда?
— Правда, Евген, правда,— гордясь им, подтвердила Арина.
Назад ехали в такси. Перед самым автогородком, наклонившись к сестре, Евген сказал:
— Твой бывший просил передать, что останется в Горьком или поедет на Братскую ГЭС…
Лёдя вздрогнула, вскинула на него сузившиеся, потемневшие глаза и точно оттолкнула взглядом.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Так,— задумчиво ответил Евген.— Передаю его просьбу. Ты понимаешь, несчастный он какой-то, потерянный. И, кажется… помнит тебя…
— Тоже мне сюрприз! — не дала ему говорить дальше Лёдя и отвернулась к окну.
Она еще боялась воспоминаний. Скрывая это от себя, отгоняла их: они пока все кончались одним. И стоило ей дать волю своей слабости, как перед глазами неизменно вставали операционная, белый, словно каменный, стол и она на нем, распластанная, обессилевшая от боли, ослепленная светом. Потом представлялась темнота и строгий вскрик врача: «Лампу!»
Это и сейчас представилось так ясно, ощутимо, что Лёдя застонала.
4
На следующий день Сосновский пригласил ездивших в Горький к себе в заводоуправление. Ждал их с нетерпением, какого давно не знал. Да и нетерпение было тревожным, будто разговор мог иметь отношение к нему лично.
Встретив, он усадил их к письменному столу, напротив себя, оглядел по очереди каждого.
Как ни странно, в этот раз наиболее свободно держался Евген. Вынув из кармана блокнот, он неторопливо перелистывал его, разыскивая необходимые записи и собираясь с мыслями. Прокоп же нервничал, не поворачивая головы, переводил взгляд с селектора на массивный письменный прибор, с прибора на портрет,что висел над главным инженером, оттуда снова на селектор. Алексеев сидел недвижно, положив напряженные руки на колени и уставившись в окно.
— Ну, рассказывайте,— попросил Сосновский.— Начинайте хотя бы вы, Шарупич.
По студенческой привычке Евген собрался было встать, но, заметив, что Сосновский предостерегающе поднял кисть руки, остался на месте.
— У горьковчан нам понравилось,— сказал он.— Особенно, с каким подъемом они работают. Отец говорит, что, не уважая даже такой вещи, как гвоздь, его не вобьешь как следует. Горьковчане уважают завод и себя. А если наступают, то развернутым фронтом…
— Они нашли новый метод модификации,— покраснев, вставил Алексеев.— Много сделали по вагранкам, в формовочном. Это вполне можно использовать…
— У нас не так это просто сделать! — словно мимоходом сказал Прокоп.
Все замолчали.