— Это, мой друг, законы экономики, — сообщил Артём. — Кризис перепроизводства называется. Помнишь, что в начале девяностых было? А сейчас мы все дружно, включая Европу, вляпались в очередной. Государственный банк поднял учетную ставку до семи с половиной процентов. В течение всего года уже были намеки на кризис.

— Это какие? — поинтересовался я, поскольку действительно не заметил ничего такого. Напротив, считал, что этот год выдался невероятно успешным для всех моих предприятий.

— Мелочовка разная. Мыло вроде как плохо покупать стали, петербургские портные заскучали. Шляпки дамские залеживаются в салонах.

— Это кризис? — не поверил я. — Кому те шляпки нужны? У меня если залеживаются на прилавке шляпы, то убираю их на склад и выношу другую продукцию.

— Не скажи. Это только начало. Все эти мелкие лавочки уже испытывают трудности и начали закрываться. Меня беспокоит, что акции Путиловского завода поползли вниз.

— Так ты приехал посмотреть сводку биржевых операций? — сообразил я. — Мы ведь уже проверяли. Не действуют наши закладки. Слишком много исторических изменений.

— Какие-то глобальные точки событий должны сохраниться, — возразил Артем.

Информацию по кризису мы проштудировали вместе. Цифры мне совсем не понравились. Кризис хоть и назывался 1900–1903 года, но конкретно Россия будет испытывать его влияние до 1908 года. Охватит этот кризис не только всю Европу, но и Америку.

— Акции нефтяного производства Нобеля упадут на сорок процентов, — читал я. — Брянского рельсопрокатного — почти на девяносто, Путиловского завода — на шестьдесят семь процентов. Что будем делать? У нас есть столько средств, чтобы выкупить акции?

— Средств не так много, поскольку расходы большие. Сам знаешь, мы держимся на плаву за счет кинотеатров и фармакологических цехов. К тому же нам акции всех этих железнодорожных и рельсовых компаний как бы и не нужны. Понятно, что потом они все придут в норму. Только это своего рода конкуренты нашим тракторам и автомобилям.

— Но акции Путиловского завода можно прикупить, — возразил я.

— Путиловские акции купим. Начнем курьерские поезда выпускать, — хохотнул Артем. — Конечно, завод нам на фиг не нужен. Но он в Петербурге, и чем больше мы охватим рабочих, тем проще будет установить свои порядки.

— Акции Нобеля? — поинтересовался я, листая информацию по кризису дальше.

— Эти не так сильно упадут по сравнению с Бакинским нефтяным обществом. Если все так и будет, как в нашей истории, то когда они снизятся до шестидесяти пяти процентов, можно будет и себе приобрести часть.

— Займешься этим делом? У нас на Кубани еще незаметно никаких кризисных подвижек. Торгуем и покупаем, как и раньше. Искандер прислал своего доверенного, купил лицензию на звуковой фильм. Партию аспирина заказал, галоши и ситец прислал.

— Ты деньги пока придержи, — посоветовал Артем. — Много не заказывай тех галош. Банки какие-то тоже разорятся. А у нас по ним информации почти нет. Так что деньги прячь в схрон.

— У меня в Москве почти восемьдесят тысяч на счету. Выписать тебе чек?

— В Москву обязательно заеду. Переговорю с Деевыми и Вовкой Румянцевым. Пусть не отгружают в долг медикаменты. Только при стопроцентной оплате и сразу переводить средства в золото.

— Я, пожалуй, тоже перейду на полную предоплату по услугам тракторов.

— И не забывай, что любой мировой кризис дает толчок к концентрации производства, — напомнил Артём. — В начале девяностых мы это практически не заметили. Да и кризис больше прошёлся по верхам. Мы сейчас начнем подгребать мелкие предприятия. Спрошу Деевых, что можно дельного в Москве прихватить. Ты здесь тоже не зевай, организовывай монополию.