Я сочла это добрым знаком и повеселела: во всяком случае, решилась подколоть Корнета за его явную трусость по отношению к Карине.
— Молодец, — похвалила я Виталия. — Однако это ж как надо бояться Каревой, чтобы предпочесть полчаса на телефоне одному-единственному звонку к ней!
— Неужели? — ухмыльнулся Оболенский. — Действительно… Хотя неясно, с чего ты взяла, что я не звонил Карине?
— Ага, значит, и тебе досталось? — позлорадствовала я. То есть поспешила позлорадствовать.
— Мне от нее ничего не досталось, — сказал Корнет внушительно, — и не досталось бы, даже если б сладкая парочка оказалась дома! Заруби это себе на носу!..
— А-а-а… Естественно, она мне говорила, что у нее чуть ли не круглые сутки то запись, то съемки.
— Неужели ты думаешь, я бы не нашел ее, если б дело было в этом? Я имел в виду совсем другое: Карина вместе с супругом отбыли на зарубежные гастроли на другой день после вашего темпераментного общения. На целый месяц и два дня.
— Ну и хрен с ними! — искренне сказала я. — Какой нам от них теперь прок? Лучше скажи, что мы будем делать дальше?
В ответ на мой вопрос Виталий молча выдвинул нижний ящик своего стола и извлек из него увесистый том телефонного справочника, пропылившийся и обтрепанный.
— Будь другом, Маринка, — вздохнул он. — Мне еще нужно «компот» к материалу писать… Отксерь сама все страницы с Крымовыми, ладно?.. Это справочник как раз того года, когда погибла Катя… Между прочим, издание не только редкое, но и для внутреннего, служебного пользования работников АТС… Сечешь, какой я умный и запасливый?..
В ответ я, взяв необъятный том, раскрыла его на нужной странице и сразу же ахнула: Крымовы занимали в редком издании почти шесть страниц мелкого набора…
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Корнет. — Другого пути у нас нет. Даже менты в подобных случаях действуют аналогично… К тому же мы с тобой все это безобразие поделим пополам.
— Ментов много, по сравнению с нами — просто туча!
— У тебя есть другие предложения? — ехидно поинтересовался Корнет.
Других предложений у меня не было, и, тяжело вздохнув, я молча потащилась к нашему лучшему ксероксу, справедливо предполагая, что те, что похуже, вряд ли возьмут текст с такого толстенного тома. Я даже не обиделась, когда Оболенский продемонстрировал мне вслед некоторое недоверие к моей сообразительности, напомнив, чтобы ксерила я списки Крымовых с увеличением.
Я была настолько озабочена предстоящими телефонными хлопотами, что только посередине своего пути к ксероксу заметила наконец довольно странную реакцию дорогих коллег на мою персону. Во-первых, несколько праздношатающихся или кучковавшихся в коридорах сотрудниц резко замолкали при моем приближении. Во-вторых, обратив наконец, внимание на окружающих, я перехватила несколько дамских взглядов — довольно недобрых и… завистливых… Что было, на мой взгляд, в данной ситуации как минимум странно.
Надо сказать, что газетчики, а особенно газетчицы, вообще прирожденные сплетники. Так что всемирная злость на ушлых папарацци действительно не лишена некоторых оснований… После нашего с Григом развода я пережила в конторе сложные и порой почти невыносимые времена. Если бы не Людмила… Да, если бы не Людмила. Она, ставшая причиной развода, и она же — не позволившая мне тогда окончательно и бесповоротно сломаться самой и сломать свою судьбу… Чуть ли не силой вытаскивавшая меня ежедневно на работу, то лаской, то чуть ли не кулаками. Обрушившая на мою голову такую лавину срочных и не очень заданий, что большая часть рабочего дня проходила у меня вне стен конторы, на бесчисленных интервью и репортажах.
К тому моменту я уже не сомневалась, что Людкино вмешательство в мою судьбу в момент нашего необычного знакомства вовсе не было альтруистическим поступком. Миле был необходим в отделе пусть и неопытный, зато преданный ей целиком и полностью, душой и телом человек, обязанный ей всем. Людмила тогда только-только заполучила свою должность и подошла к этому первому существенному шагу в карьере как ко всему важному, происходившему в ее жизни, обдуманно, просчитав наперед все свои действия — в том числе связанные с кадрами… Не зря же состав «города» вскоре после моего водворения там сменился целиком и полностью буквально в считанные недели. Кто-то перевелся в другие отделы, кто-то просто ушел… И за всем этим стояла Милка, формировавшая коллектив по собственному усмотрению. Не мытьем — так катаньем.
Я находилась в центре ее замысла и не подвела свою благодетельницу ни разу… Людмила, как я уже не раз упоминала, очень редко ошибалась в людях. Поэтому ее даже самые жестокие, самые издевательские «шуточки», на которые Милка и впрямь была большая мастерица, оставались всегда безнаказанными. Да и делала она это, в чем я убеждена и по сей день, вовсе не со зла. Искренне полагая, что поступает так, как в случае с «близнецами», оказавшемся для несчастных роковым, «для их же пользы»: ведь человек усваивает только те истины, за которые расплатился собственной шкурой! Ну и конечно, подобные штучки Милку здорово развлекали, давали ей, судя по всему, чувство власти, которое у моей подружки было почти неудовлетворимым…
Сейчас, двигаясь в сторону ксерокса, я вдруг сообразила: в конторе появилась новая «громкая новость» — мое примирение с Григом! Бог весть каким образом она так быстро просочилась сквозь наши пористые стены, но ничем другим ни шушуканье за моей спиной, ни упомянутые завистливые взгляды местных дамочек объяснить было невозможно…