И вот в жизни Марселины появился Александр Берто.

Александр…

Марселина, как сейчас, видит его перед собой. В голубой фланелевой рубашке, чисто выбритый, непринужденный и беспечный на вид, такой беспечный, что казалось невероятным, как это он мог быть комиссаром Интернациональной бригады, командовать, руководить людьми.

В ту пору он только что вернулся из Испании, где люди сражались против фашизма. Длинный белый шрам прочертил висок Александра. В сгоревшем, еще дымящемся доме в Мадриде Александр нашел крохотного ребенка. Он закутал его в свое старое, много раз простреленное одеяло и принес к бойцам своей бригады. Бойцы назвали ребенка Корасон — что значит «сердце». Сквозь заставы и кордоны, сквозь цепи франкистов и сенегальцев Александр пробрался в Париж и привез с собой Сердце. Ни одна душа не должна была знать, что Александр Берто был в Испании и что ребенок испанец.

— Мне нужна для ребенка мать, — сказал он товарищам, — но не просто заботливая женщина, а такая мать, которая сумела бы вырастить из Корасона настоящего человека. Чтобы это Сердце было мужественным, чистым и принадлежало народу.

Товарищи познакомили его с Марселиной. Была весна, пахло липовыми почками, анилиновый вечер спускался над Парижем. Приглушенно звучали гудки автомобилей, где-то играл нежную мелодию аккордеон, далекой звездой сияла Эйфелева башня, и на стене дома напротив зацветал плющ.

Александр Берто пристально разглядывал хрупкую застенчивую Марселину. Она ему понравилась, но дело шло о Корасоне, нельзя было доверяться первому впечатлению. Все-таки он рискнул отдать ей мальчика, но тут же захотел как можно чаще его навещать. В то время Корасону нужно было только вовремя пить, есть, спать и вовремя получать свою порцию солнца и воздуха. Однако Александр требовал, чтобы мальчику с самого младенчества внушалось, что на свете живут бедные и богатые, что богачи притесняют бедняков, а потому надо защищать тех, кто обижен.

— Нужно, чтобы он со своим молоком всосал все эти понятия, — твердил Александр Марселине.

Как памятны ей дни, кода Александр сажал на плечи Корасона и они втроем отправлялись в автобусе куда-нибудь за город и оставались там до вечера! «Это очень полезно малышу», — говорил Александр. Однако он лукавил перед собой. Крепчайшую нить протянул маленький Корасон между своими назваными родителями. Они и сами еще не знали, насколько прочна эта нить. Марселине уже не хватало Берто, если он не приходил в назначенный день. А Берто не сразу понял, как необходимо ему всегда видеть перед собой бледное личико девушки, склоненное над ребенком.

И все же летом, когда горячее небо стояло над черепичными крышами, Марселина стала женой Берто. В день свадьбы Александр принес ей эдельвейс…

Марселина дотрагивается до пушистых, как будто теплых, лепестков. Если смотреть вот так близко-близко в глаза портрета, кажется, что глаза оживают.

Тишина в доме. Марселина одна — со своими мыслями, со своими воспоминаниями…

Какие это были счастливые дни, когда она и Александр всюду бывали вместе! И всюду с ними был Корасон, их названый сын.

Но вот раздались первые раскаты военной грозы. «Линия Мажино», «странная война»… Казалось, до настоящей войны еще далеко. И вдруг черные мундиры эсэсовцев уже на Елисейских полях, на площади Согласия, во Франции!

Александр и Марселина собрали боевую группу партизан-подрывников. Начали взлетать на воздух военные склады и поезда гитлеровцев.

За голову Александра Берто гестапо назначило крупнейшую награду. Во всех городах висели описания его примет. Марселина, как сейчас, помнит: «Рост — выше среднего, цвет лица — смуглый, у виска — белый шрам, правая рука немного длиннее левой», — и часто под этим перечнем виднелась нацарапанная карандашом надпись: «Французы, берегите этого человека, он нужен Франции!»

Друзья надежно прятали своего командира и его жену. Долгое время Александр был неуловим. Но однажды…

И снова память Марселины, точная и быстрая, показывает ей дождливое ноябрьское утро, когда Александр уехал в Сонор на очередное «дело». Какой он был веселый в то утро! До сих пор она помнит его голос — громкий, чуть иронический: «Ну, малютка, держи носик повыше, а то его совсем не видно!» И при этом он поцеловал ее в самый кончик носа. Он обещал вернуться не позже послезавтрашнего дня. Больше Марселина его не видела. На вокзале у немецкого офицера воришка стащил кошелек. Полиция оцепила все кругом, начала проверять документы. У Александра ничего не было при себе, и его арестовали как неизвестного — до проверки личности. Этого было достаточно: даже самый последний шпик в гестапо знал его приметы. Нет, Александра не мучили, даже не пытали: враги знали, он молча выдержит любые пытки. Через неделю его казнили.

Корасон тогда только начинал говорить свои первые слова. Как мучил мальчик свою названую мать в тот страшный день… Ковылял неверными ножонками по тесной конуре, где они прятались, и беспрестанно повторял: «Папа! Где папа?» Потом вдруг заплакал жалобно-жалобно: «Хочу к папе!»